Глава 18.  

 

Наступила решающая ночь четвертого дня сентября. Девятый лунный день, названный сатанинским. С одной стороны, он чреват опасностью совершить страшную духовную ошибку, а, с другой, – связан с очищением и избавлением от греха и скверны. И, поскольку Тьодхильд предстояло произвести своеобразное очищение христианства, – может, и неплохо, что предстоящее событие припадало на девятый день Луны. К тому же, это было прямым указанием на сатанинские намерения общины Дольфина, которые Тилли хотела нейтрализовать. В девятый лунный день нельзя проливать молоко, – и это правило она припомнит чуть позже, когда будет выполнять свою работу.

Приступая к церемонии, Тьодхильд устроила себе миниатюрный котел Черридвен, налив в сосуд воды и вбросив в нее особый состав трав с магическими свойствами. На самое дно котла она опустила изумруд. За котлом установила магическое зеркало, а перед ним положила пантакль Венеры. По обе стороны зеркала она зажгла две восковые свечи, чтобы создать коридор огня. Предварительно искупавшись в освященной воде и надев чистую белую тунику, Тилли приступила к магическому таинству.

Когда портал Венеры распахнулся перед ней, девушка отделилась от тела и понеслась туда, куда влекло ее сердце, – конечно же, в Египет, на таинственное плато Гиза. Тилли видела себя летящей по небу под пристальным взором Минтаки, направлявшей ее стремительный полет. Оказавшись над пирамидой Менкаура, она остановилась и начала спускаться вниз. Не раздумывая, Тилли прошла сквозь стену пирамиды и углубилась в ее подземный лабиринт. Она медленно продвигалась по длинному туннелю вперед, ощущая сильное притяжение центра. Достигнув центра, она остановилась и, даже не глядя вокруг, стала погружаться вниз, прямо под землю. Оказавшись в подземной шахте на глубине около шести метров, девушка, наконец-то, огляделась.

Ее внимание привлек большой блестящий меч, стоявший у стены шахты. Когда Тилли взяла его в руки, она еще не знала, зачем он ей нужен и что она с ним будет делать. Девушка не любила оружие и никогда бы не смогла замахнуться мечом на человека. Но, едва она оказалась в центре шахты, как что-то вдруг сверкнуло перед ее глазами и она увидела тонкую светящуюся нить, уходящую куда-то вдаль. Тилли сразу поняла, что эта нить связывает ее с друидами Дольфина, и в тот же миг приняла от них сигнал из британского Стоунхенджа, где сейчас собрались Братья Огня. В изумлении девушка созерцала картину, которую визуализировали боевые соратники Дольфина и которую она, согласно их замыслу, должна была тотчас реализовать. Это была иная мистерия жизни Христа, – более приемлемая для тех, кто желал навсегда уничтожить христианство.

Некоторое время Тьодхильда мрачно смотрела на эту картину, стараясь не думать о том, что ей нужно делать. Она полностью доверилась своей интуиции и стала ждать знака от своей покровительницы Венеры. Но вместо Венеры с ней заговорил воинственный Марс. Внезапно девушку накрыл какой-то яростный сверкающий вихрь, и все ее тело, вместе с мечом, который она держала в правой руке, стало излучать яркое желтоватое сияние. Одновременно с этим она ощутила в своей груди непривычно мощное давление, заставившее ее меняться. Тьодхильду начала сжимать какая-то невидимая сила, под влиянием которой ее вооруженная мечом рука стремительно пошла вверх.

– Мое имя – Теодхильд! – отчетливо проговорила она. – Воительница народа!

Неожиданно для себя самой, девушка почувствовала необычайную ярость, как будто она вдруг стала сильным и могущественным мужчиной. Высоко подняв над головою свой грозный меч, она решительно остановила движение образов, проносившихся перед ее глазами, и тут же пустила их в обратном направлении. Картина несуществующей жизни Христа стала нехотя откручиваться назад, и Тилли, полная невиданной силы и отчаянного боевого азарта, без остановки рубила по ней крест-накрест своим сверкающим мечом. Когда все визуализированные события вернулись к своему исходному моменту, Тилли сделала последний удар и рассекла ту тонкую нить, которая связывала ее с друидами в Стоунхендже. И в этот самый миг ее использованный меч утратил все свое сияние. С огромной благодарностью она отложила его в сторону: он больше не был нужен.

Теперь ей предстояло выполнить самую главную работу, ради которой она и прибыла сюда этой ночью. Обрезав нить, а, вместе с тем, избавившись от жесткого контроля друидов, Тилли тут же обнаружила другую нить, идущую немного правее. Тьодхильда сразу поняла, что эта нить связывает ее с земным египетским раем Сехет-Аару, расположенным в начале десятого градуса Рыб на зодиакальных координатах Земли. Именно там богиня Изида воскресила своего мужа Осириса. Ослепленная ярким сиянием, Тилли нащупала прямо перед собой какой-то странный механизм, предназначение которого она тут же осознала. Повернув его гладкую ручку влево, Тилли ощутила, как ее захватил теплый мягкий поток, увлекший ее в далекое прошлое, в самое начало Христовой эры.

С некоторым удивлением девушка обнаружила, что это – и ее прошлое: она тоже жила когда-то здесь. Тьодхильд смотрела на людей, обитавших в первом веке в знойной Палестине, и многих из них узнавала. Наконец, она увидела себя, и радость встречи со своим забытым прошлым чрезвычайно взволновала ее. Она была сорокалетней женщиной в тот страшный год, когда распяли нашего Спасителя. Ей были знакомы все ученики и ученицы, входившие в общину Иисуса. Тилли даже вспомнила свое тогдашнее имя, – Анастасия. Вспомнила, что не была еврейкой, а принадлежала к знатному галилейскому роду. Долгое время служила жрицей в храме солнечной религии Митры, а, встретившись с Христом, узнала в нем обещанного Саошианта, стала его преданной ученицей и, оставив свой храм, пошла за ним.

В учении Христа было немало от митраизма, но было кое-что еще, что на духовном пьедестале поднимало его выше не только митраизма, но и всех остальных, известных ей, религий. Это была идея любви, соединяющей человека с Богом. Анастасия рассматривала учение Иисуса как продолжение и развитие самых высоких идей ее собственной религиозной доктрины. Тилли помнила, какие уважительно-доверительные отношения сложились у Анастасии с Иисусом и его учениками. Учитель часто и подолгу разговаривал с ней, находя в ней собеседника, очень близкого ему по духу. Он нередко просил ее выступить перед группой людей, или побеседовать с кем-нибудь из его учеников, кто нуждался в духовной помощи.

Вот Мария Магдалина, – очень красивая девушка из богатого жреческого рода Галилеи. Она была ученицей Анастасии и сама готовилась стать жрицей в храме Митры. Ее ожидало прекрасное будущее, но в один, еще более прекрасный день, когда она услышала проповедь Иисуса, ее жизненные планы кардинально изменились. Вместе с Анастасией Мария Магдалина вошла в духовную общину нового пастыря, перевернувшего их жизнь.

Странными были отношения Марии Магдалины и Петра, сына Ионы. Никто не мог понять, что между ними происходит. Все замечали какую-то необъяснимую, неистовую ненависть Петра к Марии. Ни для кого не было секретом, что он ненавидит всех женщин. Причину такой ненависти следовало искать в его далеком детстве. Именно тогда он остался без матери и рос почти без женской ласки. Чуть позже, в ранней юности, его бросила горячо любимая девушка, которая вышла замуж за богатого военачальника. Этот удар оказался таким болезненным для Петра, что он навеки презрел весь женский род. Попав в общину Иисуса, он увлекся идеями ессеев, с которыми был близок Иоанн Креститель.

Аскетическая, женоненавистническая идеология ессеев глубоко засела в душу Петра и, несмотря на все старания Анастасии, ее оттуда уже было не изгнать. Он был ужасно вспыльчив, а порою груб и жесток. И создавалось такое впечатление, что все стрелы своей злости он направил на один-единственный объект, – несчастную Марию Магдалину. Наблюдая за взаимоотношениями Петра и Марии, Анастасия как-то заподозрила, что дело здесь неладно. Поговорив с Иисусом, она получила от него подтверждение своим самым смелым предположениям. Учитель сказал, что Петр и Мария действительно являются одной андрогинной парой, да только Петр не хочет этого понять.

Пожалуй, за все время общения Анастасии с Иисусом это был самый сложный и самый мучительный разговор. Он рассказал ей, что вскоре ему придется пройти через смерть и воскресение, после чего он вознесется на Небо, а его ученики останутся здесь, чтобы основать святую Церковь. В отличие от Иоанна, Петра и Иакова, которым Иисус рассказал то же самое, Анастасия не стала плакать и молить его остаться на земле, отказавшись от столь тяжелого испытания. Прекрасно зная, что есть человеческая зарма, она сразу поняла: этот трагический исход для него неизбежен, поскольку он берет на себя все грехи человечества.

Иисус посвятил Анастасию в свой замысел дальнейшего построения Церкви. Сказал, что руководить общиной он поручает Петру и Марии как двум половинкам одного целого. Эти слова Спасителя привели Анастасию в настоящий ужас.

– Равви, ну, зачем доверять святую Церковь этому грубому мужлану Петру? Ведь он совершенно не годится на роль духовного пастыря! А почему ты не хочешь поручить это дело Иоанну? Именно в нем присутствует вся сила твоей любви, а Петр… он все развалит своей несусветной ненавистью! И он никогда не примирится с Марией! Да он предаст тебя в первый же день, – не словом, так делом; не по форме, так по сути! Неужели ты, такой святой и мудрый, этого не понимаешь?

– Я все прекрасно понимаю, Анастасия, – с грустной улыбкой ответил учитель. – Вот потому-то мне и нужен Петр.

И, выдержав недоуменный взгляд своей собеседницы, он продолжал:

– Понимаешь, Анастасия, Церковь – это становящееся человечество, идущее к свету. Оно еще во тьме, оно полно заблуждений и затмений разума, но оно само должно открыть предвечный свет в своей душе. Иоанн… он слишком хорош для этого мира. Он – не такой, как все. Он есть истинная любовь. Такой любви еще нет на земле. Эту любовь человечество должно обрести в своих долгих земных исканиях. А Петр, – вот он как раз и будет воплощать в себе все страдания и метания человеческой души, поднимающейся сквозь мрак агрессии и зла к свету мира и любви.

– Но, равви!.. – попыталась перебить его Анастасия, но Иисус поднял ладонь, заставляя ее замолчать.

– И самое главное: рядом с Петром – его вторая половинка, которую он никак не желает признать. Именно в этом – главная задача, которая стоит сейчас перед земным человечеством, – узнать и принять свою половинку, иначе на земле никогда не будет подлинной любви.

– Но он не желает ее принимать!

– Значит, такова судьба человечества. Я не могу дать вам того, что вы должны добыть себе сами. Я только указываю вам путь к спасению, но спасти себя можете только вы. Каждый человек должен вознести свой крест на эшафот, погибнуть на этом кресте и воскреснуть через любовь к вечной жизни.

– Но как же люди узнают, в чем их путь к спасению? Глядя на Петра, они будут думать, что – в презрении к женщинам и в жестоком аскетизме, укрощении плоти…

– Неправда. Первое, о чем я вам говорил, – это любовь!

– Любовь, существующая только на словах, есть пустой звук! Очень скоро это слово будет употребляться так же часто, как нынче используется слово «духовность», и, подобно слову «духовность», оно утратит свой первоначальный смысл!

– Ты права, Анастасия. И теперь я подхожу к главной цели нашего с тобой разговора. Я даю свое задание тебе. Тебе предстоит помочь Петру принять Марию, как свое второе я. Я понимаю, что ему придется очень нелегко, учитывая его жестокую обиду на весь ваш женский род, но, рано или поздно, ему все же придется это сделать. Иначе он погибнет. Небесное Царство не принимает расколотые души. Туда попадают лишь целостные Божьи творения, излучающие любовь.

– Боже мой, равви, ты же сам знаешь, сколько раз я пыталась поговорить с ним об этом! Он ведь ничего не хочет слушать! Так почему ты думаешь, что мне удастся это сделать сейчас?

– Говорить с ним действительно больше не надо. Просто возьми кувшин и отнеси ему молока.

Анастасия с удивлением посмотрела на учителя, но затем ее сознание прояснилось и она все поняла.

– Хорошо, равви. Я принимаю твой совет. Сделаю все, что в моих силах.

– Сделать надо немного больше, – улыбнулся Иисус.

– Понимаю, – ответила она.

Ну, конечно, ведь молоко – это продукт Луны, – женского, материнского начала, которого так не хватает Петру.

Все складывалось довольно удачно. Близился вечер, и Анастасия заметила, как Петр, вернувшись из очередной поездки по делам общины, вошел в свою хижину. Скорее всего, он был очень голоден, ведь он уехал ранним утром и, наверное, с утра еще не ел. Анастасия налила в кувшин свежего молока, начитала над ним священные, целительные мантры и сразу же отправилась в хижину Петра.

Хозяин встретил женщину приветливо, узрев в ее руках кувшин, наполненный вкуснейшим молоком. Он действительно был голоден и испытывал какую-то непонятную, мучительную жажду. Вид свежего молока взволновал его до глубины души, словно он увидел в нем то, чего ему ужасно не хватало. Торопливо, почти лихорадочно он потянулся за кувшином, но тут случилось непредвиденное: не выдержав чрезмерного душевного напряжения, Анастасия выпустила свой сосуд из рук, прежде чем Петр успел его коснуться. Утративший опору кувшин упал и разбился, разлившись ослепительно белыми струями молока по пыльному глинобитному полу.

Разгневанный Петр закричал на нее, назвал ее безрукой растяпой, и женщина в ужасе выбежала из хижины. Она вдруг поняла, что ее попытка напоить Петра молоком с начитанной целебной программой была изначально обречена на неуспех. Да и как могло быть иначе, если она и сама еще не решила вопроса о своей собственной второй половинке?

Наблюдая эту грустную картину и припомнив свое давнее отчаяние, Тьодхильда залилась слезами. Ее испугала внезапная мысль о том, что ей не только не дано помочь Петру, но вряд ли она сможет исполнить программу Минтаки. Всплывшая из древнего прошлого проблема восстала сразу перед ней со всей своей неумолимой ясностью, и Тилли поняла, почему она всегда так ненавидела войны: на войне погиб ее муж, – муж Анастасии. Она вспомнила, как отправляла его на верную смерть, вспомнила свои напутственные речи. Говорила, что гордится им, что это большая честь для нее, – быть супругой человека, который сражается за свой народ и готов пожертвовать ради него своею жизнью...

В митраизме принято считать, что борьбу с врагами нужно вести внешними, мирскими средствами, – огнем и мечом. Будучи митраистской жрицей, Анастасия когда-то высоко ценила воинскую доблесть и считала ее одним из благодатных даров Господних. Когда погиб ее любимый муж и она осталась одна, еще довольно долгое время Анастасия не жалела о случившемся, считая, что умереть, как герой, – все же лучше, чем жить, как раб. И лишь встреча с Иисусом изменила ее отношение к такому способу решения своих проблем. Ее очаровала его божественная любовь, равной которой она никогда не встречала в своей жизни. Анастасия поняла, что все это время она поклонялась ложным святыням, – святыням кулака и меча, – пустой, бессмысленной и ненадежной физической силы. Теперь она открыла для себя иную силу, действенную в обоих Господних мирах, – силу Слова Божьего и силу Его удивительной любви.

И вот сейчас, с позиции последующего опыта взирая на себя со стороны, Тьодхильда осознала свою прежнюю ошибку. Конечно, она никогда бы не смогла протянуть Петру тот кувшин с молоком, не выронив его из рук. У нее просто не было сил, чтобы удержать сей животворящий сосуд в своих слабых, неуверенных руках. Так вот в чем заключается задача сегодняшнего дня Луны! Ей следует исправить свою давнюю ошибку и донести свой освященный кувшин до Петра, не пролив из него ни капли.

Тьодхильд следила взглядом за Анастасией, бегущей в слезах к Иисусу. Припав к его ногам, женщина поведала ему о своей неудаче, а Иисус лишь горько улыбнулся.

– Ну, что ж, – тихо сказал он, – значит, так тому и быть. Для тебя это был единственный шанс, но ты его не использовала.

– Но что же мне делать теперь? – спросила заплаканная Анастасия.

– Работать над собой. Искать свою ошибку.

– Какую ошибку, равви? Укажи мне ее, и я все исправлю!

– Нет, Анастасия. Свою ошибку ты должна найти сама. Для того я и поручаю тебе земное человечество, чтобы, очистив себя, ты очистила его. Отныне судьба человечества будет отражаться в твоей судьбе. Я благословляю тебя на эту святую работу. Ты должна помочь соединиться Петру и Марии.

– Но как я это сделаю?

– Я уверен, что ты сможешь ответить на этот вопрос. Помоги им, Анастасия. Помоги себе.

– Равви!

– Теперь я вижу, что твои слова о предательстве Петра станут пророческими. Но я прощу его. Я дам ему шанс измениться к лучшему. Я возложу на него эту высокую ответственность. Ответственность дисциплинирует…

– Равви, равви, Петр неисправим! Не поступай так с нами!

– Неисправимых людей не бывает. Все мы желаем счастья и ищем любви. И рано или поздно мы все к ней приходим.

– Но как искать любви без тебя? Где будет твоя любовь?

– Ты знаешь, где находится любовь. Помнишь, ты говорила мне, что в теле человека есть три жидкости, связанные с тремя мирами? Пот связан с материальным миром, слезы – с миром духовным, а кровь…

– …С человеческой душой! Кровь связана со срединным миром, объединяющим дух и материю, Бога и человека. Ты хочешь сказать, что кровь, которая прольется из твоего божественного тела во время казни, станет зародышем андрогинного начала человеческой любви?

– Да, Анастасия. Пусть Иосиф Аримафейский соберет ее в чашу и спрячет на священном британском острове Авалон, где обитает женская община друидов. Пусть построит там монастырь, который будет служить защитой для чаши со святой кровью Воскресения.

– Я понимаю, равви: кровь – это символ андрогинного начала, а чаша – символ женского начала, которому предстоит теперь хранить религию любви.

– Ты правильно меня поняла. Именно женская природа сохранит мое учение. Она же сделает его открытым для всех, когда настанет время. Именно поэтому ей придется очень тяжело в земном мире. Такие трудности постигают всех, кто стремится выбраться из когтей зла в самом его логове. Ее будут преследовать и терзать, шельмовать и казнить, и все же она достаточно сильна для того, чтобы справиться со всеми трудностями, которые выпадут на ее долю, а затем привести человечество к свету. Только женская природа способна хранить любовь. За это ее и будут распинать на всех перекрестках земли. Любовь и женская природа всегда должны быть вместе.

– А как же мужская природа?

– Мужская любит завоевывать, но не умеет хранить. Не сможет она и удержать. У нее – другие задачи. Ее будут олицетворять Петр и созданная им Церковь. Она будет долго воевать сама с собой, пока сама же это не поймет. Будет долго бродить в полутьме, но всегда будет стремиться к свету. Ее тебе и следует спасти.

– А что будет символизировать мужское начало? Какой-нибудь меч?

– Я думаю, что это будет копье. Копье, которое прольет мою кровь и принесет мне смерть.

– Но ты ведь воскреснешь?

– Почему ты спросила? Ты не веришь?

– Нет, просто мне немного страшно…

– А ты не бойся, Анастасия. Страх рождает смерть. Тебе страх не нужен. Никогда ничего не бойся, – и будешь жить вечно.

– Что нам делать дальше?

– Вы ни в коем случае не должны давать Петру и его сторонникам чашу с моей кровью. Тебе ведь не нужно объяснять, – почему?

– Конечно, нет, равви! В его руках она будет вызывать только ненависть.

– Она будет обладать колоссальной магической силой. Силой, которая может использоваться как во благо, так и во вред. Ею должен владеть только чистый человек с гармонической душой, открытой для соединения со своей бессмертной половиной.

– А я могу взять ее в руки?

– Пока нет. Пусть она будет у Иосифа и Марии Магдалины. Ты сможешь к ней прикоснуться лишь через тысячу лет, когда придет время возвращаться к истокам христианства. Тогда звезда Вега окажется в четвертом градусе Козерога, – градусе Митры, Диониса и других языческих богов, символизирующих смерть и возрождение.

– Да, я знаю. Это – градус зимнего солнцестояния, середины зимы. У него еще такой интересный символ: два ключа, золотой и серебряный, скрещенные в одно сверканье. Муже-женское начало. И еще: золотой и серебряный ключи с крестом и восходящим Солнцем.

– Знак смерти и нового рождения. Именно этот градус Солнце проходит в день, который вскоре объявят днем моего Рождества.

– Там через тысячу лет будет Вега?

– Да. А Вега – звезда, связанная со Стражем Прошлого и с моим грядущим Пришествием.

– Так ты именно тогда придешь?

– Я не могу сейчас ответить. День Второго Пришествия, пожалуй, неизвестен даже мне. Все будет зависеть от вас, – живущих на земле.

– Да, я понимаю.

– А вот когда Вега войдет в градус Рождества, тогда миру приоткроется чаша моей крови. В мире воскреснет женское начало, но, – осторожно! – именно тогда Петрова Церковь сделает все возможное для того, чтобы окончательно его задушить. Тем не менее, ты должна дать мне слово, что никогда не будешь воевать с Петром! Ваша вражда только ослабит вас двоих, и возрадуются все ваши враги.

– Не враждовать? А что же делать?

– Тихо, спокойно, может, даже незаметно для него самого, – наставлять, исцелять, вести за собой. Через тысячу лет женщина сможет повести за собой. К тому времени ты наберешь немалый опыт и придешь на землю снова в женском обличье. Твоя миссия – миссия одиннадцатого аркана Таро. Он называется «Сила».

Тилли вздрогнула. Именно в координате этого аркана на зодиакальном круге у нее расположено, пожалуй, самое главное соединение планет, – Черная Луна, Приап, символизирующий Стража Прошлого Шатаваэша, и Прозерпина. Это – та задача, которую ей приходится выполнять в ее нынешней жизни, – борьба со злом посредством тайной, «подземной» работы, направленной на очищение прошлого.

– Настоящая сила – не в агрессии, а в девственной любви. Тебе придется, – продолжал Иисус, – вернуться сюда вновь и исправить свою ошибку. А не получится, – поработать еще и вернуться опять. Но, заклинаю тебя, Анастасия: никогда не иди против Петра! Против Петра, – значит, против меня. Никогда не воюй с моим учением.

– Хорошо, равви. Обещаю тебе. Значит, твоя чаша откроется через тысячу лет?

– Возможно. Если ты с этим справишься. Если вы справитесь. Если будете открыты к моей любви. Но, может так статься, что попытка окажется неудачной. Тогда не теряй присутствия духа. Помни: я всегда буду с тобой и всегда поддержу тебя в благом деле. А теперь иди. Мне надо подготовиться к встрече с Небесным Отцом.

Теперь Тилли знала, что ей нужно делать.

– Клавдий, мой любимый муж… как же я виновата перед тобой… – в отчаянии подумала она.

Собрав в сердце всю свою энергию, Тилли поднялась в воздух и поплыла на теплой воздушной волне, исходящей из ее сердца, по темному узкому коридору в еще более давнее прошлое. Ей надо было вернуть своего погибшего мужа, – своего, или Анастасии, – это было одно и то же. Ее христианское сознание отказалось от войны мечей, чтобы отправиться на войну идей. Припав к могучей груди Клавдия, она расплакалась и стала умолять его не уезжать. Он очень удивился, услышав от нее столь неожиданные речи.

– Ты же всегда так радостно приветствовала это мое решение, – растерянно сказал он.

– Да, но я была неправа. Я очень люблю тебя и дорожу твоей жизнью. Если ты сейчас уедешь, – ты уже никогда ко мне не вернешься, потому что тебя убьют.

– Но раньше тебя это вовсе не пугало… Ты говорила, что в лучшем мире мы все равно будем вместе.

– А теперь я поняла, что, если я расстанусь с тобою здесь по своей собственной вине, то эта вина не даст нам возможности встретиться в будущей жизни. Я просто не должна тебя сейчас терять!

– Но что же мне делать? Мужчины обязаны воевать! Как же иначе мы сможем отстоять божественную истину? Как мы сможем победить своих врагов?

– А врагов нет! Понимаешь, среди людей никогда нет и не было никаких врагов. Мы – сами себе враги, когда пытаемся убить друг друга. Мы убиваем сами себя.

– Хорошо, допустим. Но куда девать огромную энергию? Ведь, если она дается, то это – неспроста. С ней нужно что-то делать.

– Энергия огня идет не только на войну. Война – лишь самый низкий уровень ее использования. Она оскверняют благую природу огня. Когда прекратятся войны, тогда вся огненная энергия пойдет на творчество и мирное строительство. Она пойдет на любовь! Давай лучше будем любить друг друга!

– А как же мои воины? Я ведь военачальник и ничего другого делать не умею. Под моим управлением находится целая сотня! Что я скажу своим солдатам?

– Я выступлю перед ними и все им объясню. Главное, – чтобы ты сам отказался от этой вредоносной затеи.

И в этот самый миг, когда спасенный муж Анастасии наклонился к своей возлюбленной жене, чтобы обнять ее за плечи и прижать к своей груди, Тилли вдруг почувствовала какой-то легкий, чуть слышный щелчок и догадалась, что случилось то, ради чего она и отправилась сегодня на плато Гизы. История мягко переключилась на другое духовное направление, сохраняющее христианству его дальнейшую земную жизнь. Едва лишь Тьодхильда осознала, что решила свой животрепещущий вопрос, – она тут же вернулась в более позднее время, незадолго до казни Христа.

Молоко… Теперь надо сделать так, чтобы кувшин с молоком не разбился… И вот она уже наливает молоко в кувшин, произносит над ним свои магические слова, заходит в помещение, где находится Петр. Вот он поворачивается, видит ее, хмурится, затем замечает в ее руках приветливый кувшин и его хмурое ессейское лицо внезапно проясняется.

– Как я рад, – одобрительно говорит он, – что наконец-то ты, Анастасия, приходишь ко мне не со своими бессмысленными проповедями, а с таким вкусным и полезным напитком. Ты даже не представляешь, как мне хочется есть, и особенно пить… Ты совершенно точно угадала: мне хотелось именно молока…

И делает шаг навстречу… вот его руки тянутся к кувшину… Дрожа всем телом, Анастасия протягивает ему кувшин… долго не выпускает его, – даже когда Петр берется за него обеими руками и начинает легонько его вырывать.

– Что с тобой? – насмешливо спросил он. – Ты отпустишь кувшин, или нет? Не хочешь его отдавать?

Лишь после этих слов Анастасия тихонько отпустила кувшин из своих застывших рук. Не веря собственным глазам, как зачарованная, она смотрела на Петра. Ей внезапно показалось, что это время вдруг замедлило свой ход. Едва дыша, она наблюдала за тем, как Петр в замедленном движении поднес кувшин к своим губам и стал неспешно, с каким-то редким наслаждением пить. Она лишь молча стояла напротив и молила Бога, чтобы он допил до дна.

Поставив пустой кувшин на стол, Петр вытер намокшие усы рукавом и доброжелательно взглянул на гостью.

– Ты хотела о чем-то со мной поговорить? – спросил он.

– Да, Петр, – ответила она.

– Садись на скамью. Я тебя слушаю.

Анастасия послушно села и начала разговор:

– Дело касается Марии Магдалины.

– Она опять тебе нажаловалась на меня?

– Нет. Она мне не жалуется. Твое враждебное отношение к этой замечательной девушке заметно уже издалека. Петр, так нельзя. Ведь вам двоим, – Марии и тебе, – Иисус желает поручить создание святой Церкви.

– Вот еще! Зачем доверять женщине в таком серьезном деле?

– А он и не будет доверять женщине. Он доверит это мужчине и женщине, – вам двоим.

– Хм… Мы не очень хорошо ладим.

– Ну, так все еще можно исправить. Я говорила с ней, и она согласна…

– Послушай, Анастасия, я бы все-таки хотел услышать эти слова от самого Господа, а не от тебя. Хоть тебя здесь многие уважают, но ты же знаешь: я не отношусь к твоим лучшим друзьям. Я тебе просто не доверяю.

– Только потому, что я – женщина?

– И поэтому тоже. Женщине свойственно ошибаться.

– Мужчине тоже. Важно лишь то, насколько человек открыт Святому Духу, сходящему на него. А Дух нисходит как на мужчин, так и на женщин.

– Не знаю, не знаю… Мне что-то так не кажется…

– Это – только потому, что в твоей жизни было слишком мало женской любви.

– Я не собираюсь обсуждать с тобой эту тему! – резко ответил Петр и встал с места. – Разговор окончен. Уходи, женщина!

– Я хочу тебе помочь…

– А я не нуждаюсь в твоей помощи!

– Прости, я просто неудачно выразилась…

Догадавшись, что задела его за живое, Анастасия досадовала на себя. Ведь можно же было начать разговор как-то по-другому!

Включив все свои энергетические ресурсы, Анастасия заставила-таки Петра сесть на лавку и успокоиться. Она даже смогла ввести его в состояние внутренней гармонии и отправилась вместе с ним в его детство, чтоб вспомнить все былые обстоятельства, которые сопутствовали возникновению у него столь дикой злобы против женщин. Проработав теплую и нежную встречу Петра с его покойной матерью, Анастасия направила его к моменту встречи с девушкой, изменившей ему с состоятельным военным. И здесь Анастасия натолкнулась на какую-то непреодолимую преграду. Но, сколько она ни пыталась ее преодолеть, – у нее ничего не вышло. Что-то держало ее, и это что-то, – теперь она точно знала, – было в ней самой. Но что? Она ведь восстановила свою любовь с Клавдием. Что же еще?

Время уходило в песок. Тилли-Анастасия из последних сил пыталась пробить глухую стену непонимания, но Петр и его возлюбленная по-прежнему не находили общего языка. Наконец, устал уже сам Петр. Он резко прекратил магическую процедуру и быстро покинул свой дом. Теперь и ей, несолоно хлебавши, пришлось уйти за ним. А впереди была Голгофа, распятие учителя, затем, – его всепобеждающее Воскресение…

Внезапно Тилли почувствовала, что ей пора возвращаться домой. Ведь сделать большее она была не в силах. Во всяком случае, она сумела напоить освященным молоком Петра и провести с ним, пусть и небольшую, но полезную работу. Быть может, приложенных ею усилий окажется достаточно, чтобы на следующем шаге магической цепочки произошло существенное изменение в природе христианства. Сказал ведь Христос, что двенадцатый век от рождества Христова должен стать веком воскресения женской сущности, веком появления священного Грааля…

Исполнившись спасительного оптимизма, по узкому туннелю времени Тьодхильд отправилась обратно и довольно скоро оказалась дома. Как бы там ни было, но дело сделано и изменить ничего нельзя. И, все-таки, почему у нее не все получилось? Впрочем, быть может, завершить свою работу ей удастся через полтора года? Тилли почему-то была уверена, что именно тогда она сможет использовать магию переключателя времен Сфинкса.

А Дольфин и его друиды? Не заподозрили ли они чего-нибудь? Ведь она срубила на корню их хитроумный замысел, порвала их магическую нить. Не передался ли им какой-нибудь ответный сигнал о ее непредвиденном поступке? Если так, то Роберту грозит серьезная опасность и надо предпринять все меры, чтобы его спасти. Собрав свои оставшиеся силы, Тьодхильд укрыла крепким панцирем Лаворски, находившегося сейчас так далеко. Хотя бы он подольше не приезжал…

На следующий день девушка оседлала Дениза и отправилась в Стоунхендж. Надо было очистить это священное место от вредоносной магической энергии Дольфина и его огненных братьев. Доехав до места и став в самый центр этой каменной конструкции, Тьодхильд аккуратно провела ритуал очищения и сняла негативную память с мегалитов британской святыни.

Вернувшись домой, она тут же поехала к Дольфину, чтобы развеять его подозрения. Впрочем, если бы друид о чем-нибудь догадался, – Тилли давно бы это поняла.

– Тьодхильд, девочка моя, – обратился к ней учитель, едва она переступила порог его хижины, – почему ты так долго не приезжала?

Прошло уже несколько дней с момента выполнения их совместной магической операции, и отсутствие Тилли уже начинало его беспокоить. Они, правда, не договаривались, что по окончании процедуры она сразу приедет к нему: это подразумевалось как-то само собой... В тот день друидов не было на месте, – им требовалась, хотя бы, пара дней, чтобы добраться из Стоунхенджа домой.

Внимательно посмотрев ему в глаза, Тилли поняла, что все прошло чисто и он ни о чем не догадывается. Пока что судьба ее хранила.

– Ну, садись скорее. Рассказывай, как все прошло. Были ли проблемы?

Тилли уселась в предложенное кресло и в подробностях изложила Дольфину заранее заготовленный текст. За все время рассказа у него не возникло и тени сомнения в истинности ее слов. Она держала себя уверенно и непринужденно, и Дольфин, внимательно вглядываясь в ее глаза, ничего крамольного в них не обнаружил.

Искусно перевирая действительность, Тилли чувствовала себя все хуже и хуже. Ей начинало казаться, что она знает, почему ей не удалось завершить задуманное. Причина – в ее фатальной лжи. Нарушив чистоту канала связи с Господом, она не могла и рассчитывать на лучший исход. Ведь по этому же грешному каналу ей пришлось и самой пробиваться к истине. Подумав об этом, Тилли даже испугалась. Ведь, если так, то не всему, что она узнала в ту чудесную ночь, можно верить. Совершенно не исключено, что она могла принять желаемое за действительное и неверно истолковать поступавшие к ней сведения. А что, если она получила лишь искаженную картину действительности?

Встревоженная своими нерадостными мыслями, девушка зябко повела плечами и, внезапно поднявшись с кресла, начала прощаться. Дольфин не хотел ее отпускать, предлагая остаться в Долине Змей хотя бы на недельку. Но Тилли, сославшись на свою домашнюю живность, которую надо поить и кормить, быстро попрощалась и уехала. Ей было очень стыдно перед учителем, перед самой собой, перед Господом Богом и перед всем миром. А скоро приедет ее любимый, и что она ему скажет? Какую ложь еще и для него ей доведется приготовить?

Святой Петр трижды отрекся от Христа, и Христос заставил его трижды произнести слова любви, алхимически растворяющей предательство, после чего поручил ему управление своей Церковью. Так, может быть, и Тилли посчастливится искупить свою оправданную ложь любовью? Хотя, – чего греха таить? – Христос-то, может, и простил Петра, но вот сам Петр себя как раз и не простил, – судя по состоянию дел в христианской Церкви. Если верить церковным преданиям, то Петр, пытаясь избежать Иисусовой судьбы, перед своею крестной смертью хотел было уйти из цепких лап врагов. Но по пути из города, где ему грозили арест и смертная казнь, он встретил Христа, который шел в обратном направлении, чтобы снова, – теперь уже за Петра, – принять там свою смерть. Это пристыдило бедного апостола Христова и заставило его вернуться обратно, прямо в лапы к своим палачам. История эта, как думала Тилли, была крайне мало похожа на правду, зато неплохо отражала характер Петра…

Всю дорогу домой Тилли думала о чаше Святого Грааля. Иисус говорил, что взять ее в руки может лишь человек с чистым сердцем. А что такое человек с чистым сердцем? Это – гармоничный человек, в чьей душе уже преодолен разрыв между мужской и женской половинами. Иными словами, – девственник, – причем, не в понимании Дольфина, – как существо однополярное, – а в истинном понимании этого слова, – как человек с андрогинным, христианским сознанием.

Любовь Святого Грааля – девственная любовь. Это можно понимать как в прямом, так и в переносном смысле. Владелец Грааля может быть девственником как по форме, – то есть, не иметь плотской связи с представителями противоположного пола, – так и по сути, – то есть, иметь андрогинного партнера. Вот в этом, втором смысле, Тилли могла бы считать себя девственницей, – но только, конечно, не в первом. Она вспомнила, как Гафиз говорил, что она утратила девственность, – он имел в виду ее связь с Робертом и был прав только по форме. Но потом, когда ее угораздило переспать с графом Тибо, – не утратила ли она свою истинную девственность, – теперь уже не только по форме, но и по сути? Быть может, в этом – одна из причин того, что у нее не все сложилось так, как она рассчитывала?

Тем не менее, свою любовь ей все же удалось спасти: вернувшись в прошлое, она не отпустила Клавдия на войну. Не отпустила она Роберта и сейчас, – на второй тур рыцарского турнира. И ведь как у них все сразу поменялось! Как они были счастливы весь этот год! У ее любимого проснулся настоящий поэтический талант! А сколько новых стихов он написал за это время? Да больше, чем за все свои былые годы! И каких стихов! Они на несколько порядков превосходят предыдущие! А все – потому, что они очень сблизились и стали лучше понимать друг друга. Но значит ли это, что теперь им нельзя расставаться? Если они расстанутся сейчас, – он ее никогда не простит. Где выход? Чтобы найти Чашу Грааля, – надо быть с ним, а, чтобы спасти ему жизнь, – надо с ним расстаться…

Что, если все ему рассказать? Эта неожиданная мысль заставила Тилли недовольно поморщиться. Нет, так нельзя… Он совсем не готов к подобным откровениям. Зачем его травмировать? Она и сама до конца не разобралась во всем, что с ней происходит, а как это воспримет Роберт? Наломает еще дров сгоряча… Впервые за время общения со своим возлюбленным она совершенно не знала, на каком языке с ним следует говорить. Так что же это, – как не знак разрыва между двумя ее полярными частями?

Роберт приехал спустя неделю после Ритуала Колеса, проведенного Тилли. Приехал радостный, счастливый и веселый. Его смеющиеся голубые глаза излучали ясный солнечный свет.

– Боже мой, как же я соскучился по тебе, мое солнышко! – воскликнул он и заключил Тьодхильд в свои объятия.

Немного отдышавшись, он снова начал говорить о том, что отец приглашает Тилли погостить в их замке и уже окончательно не возражает против их свадьбы.

– Я думала, – мы уже давно решили этот вопрос, – сухо ответила Тилли и резко отстранилась. – Я бы очень не хотела возвращаться к этой теме.

Роберта поразили не столько слова, сколько интонация, с которой они были сказаны. Давно уже он не слышал в ее любимом голосе таких отчужденных ноток. Он стоял перед ней, поникший и растерянный, часто моргая глазами и глотая воздух, совершенно не в силах что-либо ответить. Ему было трудно понять, почему она вдруг так переменилась.

– Положим, я знаю, что ты не хочешь отсюда уезжать, – начал он. – Мы об этом уже говорили, – хорошо, мы можем это больше не обсуждать. Только я не понимаю, почему ты говоришь со мной в таком тоне? Меня не было всего каких-нибудь три недели. Что здесь произошло за это время?

Тилли посмотрела на него детским жалобным взглядом и со слезами на глазах бросилась ему на шею.

– Прости… прости меня, мой любимый… я… просто не знаю, как тебе это сказать…

– Что сказать?

– Что мы… должны расстаться. Только на время, любимый! Через полтора года мы снова сможем быть вместе, а пока… Так нужно, понимаешь? Потом я тебе все-все объясню, – все сразу!

– А почему не сейчас? Я – что, глупец, – что ты мне не доверяешь?

– Да нет, дело не в этом!

– Я думал, – мы с тобой стали близкими людьми… Во всяком случае, я уже считал тебя своей. Я доверил бы тебе самые большие свои тайны и ни минуты бы не сомневался. А ты… я для тебя – всего лишь низшее, примитивное существо, не способное на полноценное восприятие реальности. Может, ты и умнее меня, но для того ты и умнее, чтобы держать свое мнение при себе и… не объявлять мне, каким ты меня видишь со своей высокой крыши… Я думал, – мы можем доверить друг другу все свои самые сокровенные тайны. Пусть я и глупее тебя, но, мне кажется, я уже давно заслужил твое снисхождение…

Тилли продолжала плакать, прижимаясь к его груди. Внезапно новая мысль огорошила Роберта:

– А, может, у тебя кто-то появился?

– О чем ты говоришь? – отшатнулась от него Тилли.

– Ты мне так и не сказала, с кем у тебя была связь…

– Но это давно уже в прошлом!

– А вот я почему-то так не думаю!

– Да у меня никого больше не было! Почему ты мне не веришь?

– А потому что ты ведешь себя так, что я не могу тебе поверить!

– Я тебе не лгу!

– Ты уверена? Почему тогда ты хранишь от меня какие-то секреты? Разве не ты говорила, что мы с тобой – две половинки одного целого? А это значит: все твое – мое, а все мое – твое. Все, что ты знаешь, – ты рассказываешь мне, и все, что я знаю, – я говорю тебе. Разве не так?

– Так. Но я тебе все объясню потом. Ты сам меня поймешь…

– Потом, да? А сейчас я, стало быть, не вышел ростом? Хорошо.

– Я просто не хочу тебе лгать…

– Молодец. Я это ценю.

Внезапно Роберт резко оттолкнул Тилли от себя, затем свирепо оглянулся по сторонам в поисках козла отпущения, схватил стоявший на полке кувшин и с размаху швырнул его о стену. Расширенными от ужаса глазами девушка смотрела на расплывающееся по стене мокрое пятно, – в кувшине было молоко…

– Значит, так, – крикнул Роберт. – Выбирай: или я, или не я. Или мы расстаемся сейчас и навсегда, – я не буду ждать полтора года. Не буду ждать и полгода! Даже полмесяца! Или мы не расстаемся никогда. Решай.

Но они уже расстались, уже расстались…

– Понимаешь, любимый, мы можем иногда с тобой встречаться… Но эти полтора года мы должны пожить врозь… только полтора года… – попыталась было собрать рассыпавшиеся черепки своего изменчивого счастья Тилли.

– Нет. Я больше не хочу играть по твоим правилам. Может, я и согласился бы с этим, если бы ты мне все объяснила, но ты же не считаешь, что я имею право на твою откровенность… Что ж, если так, то с высоты своего незнания я и говорю: я не вижу причин, чтобы нам не быть вместе. Но, коль уж ты так решила, то вот тебе мой ответ: либо мы прощаемся сейчас навсегда, либо мы навсегда остаемся вместе.

– И ты сможешь отказаться от меня навсегда?

– Ах, вот оно что? Ты пытаешься использовать мою слабость?

– Я не думала, что это – слабость. Я думала, что это – любовь…

– Так, значит, из меня теперь можно веревки вить?

– Роберт, послушай!

– Ты должна выбрать. Твоя жизнь рассыпается на части, Тилли. Ты должна знать, что для тебя – важнее, что может собрать тебя воедино. Если это – не я, тогда просто скажи, – хотя бы самой себе. Если ты нашла кого-то получше меня, – признайся в этом! Зачем морочить мне голову? Зачем держать меня за идиота? Будь же ко мне милосердна, – неужели я не заслуживаю этого?

Тилли молчала. Не могла же она сказать, что ему угрожает опасность от Дольфина! Да он тогда выхватит свой меч и бросится прямо в это дьявольское логово! И тогда она его точно потеряет, вне всяких сомнений!

Немного успокоившись, Роберт сел на кровать и с тоскою в голосе промолвил:

– Я вижу, что с тобой что-то случилось, пока меня не было. Ты просто разительно изменилась за это время. Словно ты – уже не моя Тилли, которую я знал и любил когда-то. В тебе будто что-то сломалось. Теперь ты не хочешь меня видеть. И мне почему-то кажется, что все дело – в другом мужчине. Я прав?

– Нет.

– Ну, конечно, что же ты еще можешь ответить?

– Когда это случилось, я сама сказала тебе правду. И сейчас у меня нет причин что-либо от тебя скрывать.

– И, тем не менее, ты что-то от меня скрываешь.

– Но это другое, и это ненадолго…

– А для меня – достаточно для того, чтобы я понял, что ничего не значу в твоей жизни.

– Роберт, так нельзя. Нельзя так ставить вопрос…

– Нельзя ставить вопрос так, как ты. А так, как я, – можно. Выбирай!

– Ты не оставляешь мне выбора.

– Ну, конечно! Я почему-то совсем не удивлен.

– Я не хочу ничего выбирать! Я просто прошу тебя уехать! На время, – а потом мы снова сможем быть вместе…

– …На время? До следующего раза, да? До следующего крутого поворота в твоем сознании?

– Нет, следующего раза уже не будет, – я обещаю!

– А мне больше не нужны твои обещания. Сыт ими по горло! Ты хочешь, чтобы я уехал? Изволь, – я уезжаю! Только не проси меня потом вернуться!

– Роберт, подожди!

– Все, прощай. Это – твой выбор.

С этими словами он стремительно направился к двери, сбивая на пути какие-то горшки, банки и склянки. Что-то вокруг тарахтело и сыпалось, а Тилли, наступая на хрустевшую под ногами разбитую посуду, бежала за ним. Вскочив на своего изрядно подуставшего коня, Роберт стегнул бедное животное и пустил его во весь дух, стараясь не оглядываться на Тилли. Она попыталась было удержать Кима, но не успела. Да если бы и успела, – все равно результат был бы тем же.

– Может, так даже лучше, – пыталась успокоить себя девушка. – Какая-никакая, но, все же, это – гарантия, что Дольфин его не тронет…

Гарантия ли? Тилли уже начинала сомневаться в том, что поступила правильно. Но все же… Тилли было бы страшно сознавать, что над ее любимым нависает Дамоклов меч. Одно неловкое движение, – и…

Продержалась она в одиночестве чуть больше полугода. Тьодхильд была ужасно огорчена тем, что он так долго к ней не едет… Девушка, конечно, понимала, что сама стала инициатором их разрыва и не ей устанавливать правила примирения, но, тем не менее… Она ни на минуту не могла себе представить, что он никогда не захочет ее увидеть. Ведь раньше, когда у них случались ссоры, он всегда первым делал шаг навстречу. И ей почему-то казалось, что так будет всегда, – и на этот раз тоже. А за полтора года случиться может всякое…

Перед своим последним разговором с Робертом Тилли все старательно обдумала. Она собиралась предложить ему встречаться тайно и рассчитывала на то, что он будет иногда к ней заезжать, – на денек, не больше. Или они могли бы назначать свидания где-нибудь в условленном месте, – хотя бы раз в месяц. Но она даже не успела об этом сказать, – он выбежал из дома, словно его какая муха укусила! Обиделся, видите ли…

Ну, за что ей такое наказание? Что за мужчина? Совсем не умеет держать себя в руках! И что бы ей теперь придумать, чтоб повидаться с ним опять? Неужели он совсем не желает больше ее видеть? Прошло столько времени, а ему – хотя бы что! Может, он уже и женился там на своей леди Амели? Она ведь не приняла Александра взамен Роберта. Бедная девушка, – она так и не вышла тогда замуж. Отказала всем! Значит, действительно любила… Осталась девушкой с разбитым сердцем…

Тилли испытывала невольное чувство вины перед леди Амели, так преданно любившей ее мужчину. Она чувствовала себя полной собакой на сене, которая и сама не ест, и другим не дает. Но разве в этом – ее вина? Разве она хоть в чем-нибудь неправа? Разве она не любит Роберта? Любит, и имеет полное право его любить: он принадлежит ей, и только ей, потому что он – ее половинка! А вот леди Амели не имеет на него никакого права! Пусть ищет своего мужчину, – зачем она заглядывается на чужих?

Тьодхильд сама понимала всю глупость своих рассуждений: откуда же Амели знает, что Роберт – не ее мужчина? Напротив, она абсолютно убеждена, что именно он – ее свет, ее счастье, ее жизнь. И, если ей сказать, что это вовсе не так, то она никогда не поверит и будет добиваться своего с тем большим рвением, чем больше препятствий возникнет на ее пути. Человеку свойствен дух противоречия, придающий ему уверенности в своей правоте и награждающий его силой отстаивать собственную позицию. А леди Амели… она просто невинная юная девушка, которая, подобно многим другим, жестоко запуталась в сетях этой сложной жизни…

Как говорил Магомет? Если гора не идет к Магомету… Хорошо, так и быть! Тилли решила съездить в Лидис сама и сразу все узнать. Быть может, Роберт остыл уже немножко и согласится с ней поговорить спокойно, без истерик? Наверное, он этого и ждет, – чтобы она сама к нему приехала. А когда он ее увидит, – он очень обрадуется, бросится в ее объятия и все ей на свете простит…

Приняв такое мудрое решение, девушка почувствовала, словно гора свалилась с ее плеч. Как же она раньше не догадалась это сделать? Они ведь давно уже могли бы помириться. А она все ждала и ждала его… а он не ехал, – и правильно делал! Тилли очень хорошо его понимала. Она и сама бы поступила точно так же...

Утром следующего дня Тилли оседлала Дениза и отправилась в Лидис. Дорогу она уже знала, знала и расположение наиболее удобных постоялых дворов на пути. Добравшись до замка Лаворски, Тилли обратила внимание на знакомый графский сад, расположенный у замковых куртин. Она была приятно удивлена его необычайной красотой. Ведь Тьодхильд была здесь летом, когда на ветках фруктовых деревьев зрели вкусные плоды, а теперь, в конце апреля, деревья вовсю цвели чудесным буйным цветом. Никогда еще она не встречала такого огромного количества цветущих деревьев на таком небольшом участке земли. Теперь она понимала Генриха, считавшего свой сад настоящим земным Эдемом.

Подъемный замковый мост был опущен, и Тилли беспрепятственно проехала во двор. Внимания на нее никто не обращал, и девушка, спешившись, медленно пошла в направлении донжона, ведя за собой Дениза. Ее сердце отчаянно билось: а вдруг, ей скажут, что Роберт женился? Или он сейчас выйдет и обругает ее, а то и прогонит со двора, как дрянную уличную собаку?

Вскоре показался первый стражник и со строгим выражением лица двинулся ей навстречу. Тилли передала ему записку для Роберта: она не хотела, чтобы о ней докладывали. Она не хотела даже заходить в донжон, здороваться с обитателями замка, – особенно с сэром Чарльзом, которому она, наверное, того и не желая, уже немало крови попортила. Взяв запечатанный листок, стражник велел ей подождать, пока он отыщет камеристку, чтоб передать через нее послание для молодого господина.

Время шло, а из донжона никто не появлялся. С каждой секундой тревога девушки возрастала. Ей казалось, что ее сердце стучит уже не в груди, а где-то высоко в горле, и вот-вот выскочит наружу. Наконец, за дверью замка послышались торопливые шаги, и Тилли замерла на месте. Ее ноги сделались ватными, а руки поразила неприятная мелкая дрожь. Господи, и зачем она только приехала? Кто-то сейчас выйдет из дверей? Может, сам Роберт?

Дверь отворилась, и по лестнице донжона стал спускаться он, – ее возлюбленный. Лицо его, однако, было неприветливым.

– Что ты здесь делаешь? – грозно, как показалось Тилли, спросил он.

– Я приехала, потому что соскучилась… – залепетала она.

– Неужели? – с сарказмом ответил он. – С каких это пор ты стала по мне скучать?

– Тебя не было так долго…

– Но ты же сама меня прогнала!

– Я не прогнала… Это ты сразу сорвался с места и не дал мне договорить… Мы могли бы с тобой условиться…

– О чем?

– Встречаться иногда… каждый месяц, – но так, чтобы никто не видел…

Роберт внимательно посмотрел на нее, сделал небольшую паузу… и вдруг все понял.

– Ты кого-то боишься? – взволнованно спросил он. – Тебе кто-то угрожает?

– Нет! Мне – нет.

– А кому?

– Я не могу пока ответить, прости меня… Но я очень, очень люблю тебя, – поверь же мне!

В глазах у девушки появились слезы. Глядя на нее, Роберт почувствовал, как в его груди вдруг что-то перевернулось.

– Пойдем ко мне, – сдавленным голосом произнес он, – в мою комнату.

– Нет, я не могу. Я не хочу, чтобы меня здесь видели. Не хочу, чтобы знали о нас с тобой.

– Тогда пойдем в сад.

За эти семь месяцев, проведенных врозь, Роберт уже не единожды порывался к ней съездить, – хотя бы только для того, чтобы хоть раз ее увидеть. Но его мужская гордость была серьезно уязвлена, и он не мог себе позволить этой слабости. Пусть лучше сама к нему едет, – хватит прыгать перед ней на задних лапках, как дрессированная собачонка! Зная твердый характер Тилли, Роберт не мог и рассчитывать на то, что она ему уступит. Тем не менее, он не мог отказать себе в подобной надежде. Он молил только Бога о том, чтобы Тилли одумалась и решила вернуться.

Поначалу Лаворски не мог себе и представить, что сможет выдержать без нее хотя бы месяц, но постепенно он научился терпеть и ждать. Он был уверен, что, рано или поздно, они снова будут вместе. В конце концов, она сама назвала максимальный срок, в течение которого они не могут видеться, – полтора года, – и по его истечении она все равно могла бы сделать шаг ему навстречу. А к тому времени его обида успела бы истаять и, видимо, сама собой уйти. Ну, в самом деле, стоит ли сердиться на человека, без которого ты не представляешь своей жизни? Кому нужна такая глупая война?

Покинув пределы замка, молодые люди прошли по мосту и углубились в кричащий о своем безмерном счастье сад. Воздух был наполнен ароматами любви, а цветущие деревья популярно объясняли всем заинтересованным лицам, что наступила весна и пора бы позаботиться о потомстве. Пройдя по длинной аллее мимо стройных нарядных яблонь, ласково шепчущих всем залетным пчелам и шмелям свои нескромно-нежные слова, Роберт и Тилли нашли самую дальнюю беседку сада, обильно увитую плющом.

– Давай, рассказывай, – сказал Роберт, когда они уселись на скамье беседки, – что случилось? Во что ты впуталась? Это связано с Дольфином?

– Да, но я не могу тебе всего рассказать.

– Почему ты мне не доверяешь?

– Просто я тебя очень люблю, и для меня важно, чтобы ты остался жив.

– Так, понятно. Дольфин поставил условие, – чтобы мы расстались? Он всегда меня недолюбливал.

– Нет, любимый. Если бы дело было в этом, – я бы ни за что его не послушала.

– Тогда в чем дело?

– Я приехала, чтобы повидаться с тобой, а не затем, чтобы все тебе объяснять. Лучше ты мне скажи: как ты?

– А что со мною сделается? Жив пока.

– На турниры не ездишь?

– Пока нет. Но как раз собирался.

– Пожалуйста, милый, не надо! Ты даже не представляешь, как для меня это важно, – чтоб ты не брал в руки меч, не ходил ни на войну, ни на турниры.

– А почему меня должно волновать, – что для тебя важно?

– Потому что ты любишь меня! И все равно мы никуда друг от друга не денемся!

– Легко тебе говорить, когда все условия ставишь ты!

– Ты скучал обо мне? Хоть немножко?

– Ты, – что, приехала только для того, чтоб задавать мне эти дурацкие вопросы? – раздраженно ответил он.

– Я так боялась, что ты женишься на леди Амели… или еще на ком-нибудь…

– И сделала все для того, чтобы я так и сделал!

– Но ты ведь так не сделал?

– Послушай, Тилли…

– Скажи, что любишь меня.

– Я не уверен.

– Зато я уверена. Я это чувствую. Я знаю, что ты меня любишь.

И, не давая ему ответить, она быстро обхватила его лицо руками и нежно прижалась губами к его губам. В первый момент он попытался было вырваться, но, по счастью, сразу понял, что это бесполезно и невозможно. Он весь растворился в поцелуе, а затем перехватил инициативу и уже не отрывался от ее разомкнутых губ. Словно и не было этих мучительных семи месяцев разлуки… Все воспоминания были так живы и отчетливы, как будто они расстались вчера…

– А теперь скажи, что любишь, – оторвавшись от него, сказала она.

– Да, да, да! Люблю, люблю, всегда любил… и всегда буду любить…

– Тогда ты должен мне доверять… То, что я делаю, – это очень важно, – и для меня, и для тебя… Просто верь мне! Я никогда тебя не предам и никогда не променяю тебя на кого-то другого… потому что ты – самый лучший! Ты – моя единственная любовь…

Роберт таял, как ледяная сосулька над пламенем зажженной свечи. Он не думал уже ни о чем и готов был простить и обещать ей все, чего бы она ни попросила… только бы она продолжала прижиматься к нему всем своим телом, продолжала его целовать… только бы не уходила…

– Ты будешь со мной? – прошептал он.

– Да. Конечно.

– Хорошо. Больше мне ничего и не надо.

– Как же ты выдержал столько времени без меня?

– Сам удивляюсь!

– Ну, теперь-то мы не будем так надолго расставаться?

– Если ты говоришь… Я бы вообще не отрывался от тебя…

– Послушай, милый, осталось совсем немного… И следующей зимой мы уже сможем быть вместе. Ты согласен?

– Да.

– Согласен ждать?

– Да! Хоть целую вечность.

– Вечность не понадобится. Мы сможем встречаться раз в месяц. Где-нибудь подальше от моего дома.

– Как скажешь, любимая.

– Не сердишься больше на меня?

– Ну, как я могу на тебя сердиться? Я же люблю тебя.

– Расскажи мне, – как Генрих, Александр, сэр Чарльз? Как они поживают?

– У них все в порядке. Давай, ты зайдешь к нам и поздороваешься с ними. Генрих ужасно скучает по тебе. Он один не мог поверить, что мы с тобой расстались. Говорил, что такая любовь, как наша, так легко не умирает.

– Боже мой, милый мальчик! Как же он был прав!

– Так зайдешь?

– Нет, я не могу. Я тоже хотела бы его видеть, но лучше будет, если о нашей встрече будет знать как можно меньше людей.

– Так, что же, прикажешь убить моего стражника Виктора и камеристку Анни-Фрид?

– Я надеюсь, – это шутка?

– Да уж какие тут шутки, если все так серьезно…

– Перестань! Послушай, а как леди Амели? Ты видишься с ней? Она не вышла замуж?

– Да пока нет. Я стараюсь ее избегать: не хожу на приемы, где она бывает.

– У них с Александром так ничего и не сложилось?

– Нет. Она и говорить с ним не хочет.

– Он очень переживает? Или уже успокоился?

– Ну, не знаю. В последнее время мы стараемся не касаться этой болезненной темы. Но он бывает на приемах, – может, только ради того, чтобы видеть ее… не знаю…

– А какие у тебя с Александром сейчас отношения? Хоть немного наладились?

– Ну, в общем-то, да. Он как-то очень изменился за последний год. Я никогда его таким не видел.

– Каким таким?

– Ну, он стал немного другим. Я бы сказал, что лучше. Повзрослел, что ли… Может, – это потому, что он прошел через страдание? Страдание очищает, делает мудрее, – я по себе это знаю.

– Что ты имеешь в виду? – улыбнулась Тилли.

– В тот самый момент, когда ты объявила мне свое неожиданное единоличное решение, я был просто вне себя от ярости и готов был перевернуть всю землю вверх тормашками. Я отчаянно тебя возненавидел и искренне желал никогда больше не связывать свою жизнь с тобой. И я верил, что смогу! Но прошло время, и я готов простить тебе все на свете… потому что единственное, что имеет для меня значение в этой жизни, – быть с тобой. А вражда… она ни к чему хорошему не приводит… Я буду страдать, ты будешь страдать… Кто от этого выиграет? Разве что наши враги… твои враги, потому что, как я вижу, у тебя их намного больше и они куда сильнее, чем у меня. Я прав?

– Давай, не будем о врагах…

– Значит, прав.

– Понимаешь, у меня, по большому счету, нет врагов… Есть только люди, немного запутавшиеся в жизни…

– И ты, как я понимаю, хочешь их распутать?

– Да, что-то вроде этого, – вздохнула девушка.

Ей нравился ход его мыслей. Он все правильно понимал.

– Я могу тебе чем-то помочь? Ты же знаешь: я готов умереть за тебя!

– И ты думаешь, – меня это устроит? Зачем мне моя жизнь, если в ней не будет тебя? Я тоже умру за тебя!

Роберт улыбнулся, и Тилли увидела слезы в его глазах.

– Скажи, почему у нас все не так, как у людей? – с горечью спросил он. – Почему мы никак не можем понять друг друга?

– Мне тоже очень тяжело это сознавать…

– Почему мне так не повезло с тобой? Мог ведь полюбить нормальную девушку, – да ту же леди Амели, например. Давно бы женился и был бы счастлив. Так нет же, послала судьба подарочек на мою несчастную голову!

– Ну, положим, и ты далек от моего идеала совершенного мужчины… – улыбнулась девушка.

– Ну, вот, начинается, – рассмеялся Роберт. – А, если честно, ты знаешь, я никогда не жалел, что это – ты.

– Я тоже никогда не жалела, что это – ты.

– Притерпелась, стало быть, ко мне?

– Да, и это было нелегко…

– Нелегко, говоришь?

– Ой, нелегко…

Пока они несли всякую чушь, к беседке тихо подошел Генрих. Когда он узнал, что к Роберту приехала какая-то девушка, он сразу догадался, что это – только Тилли, и пошел их с Робертом искать. Первым делом он решил осмотреть сад и не ошибся: довольно скоро он услышал знакомые голоса, доносившиеся из дальней беседки. Подойдя поближе, он увидел привязанного к беседке серого в яблоках и узнал в нем Дениза.

– Генрих! – обрадовано воскликнула Тилли, когда юноша показался в проеме беседки. – Боже мой, как ты вырос! Совсем взрослый стал.

Вскочив со скамьи, она бросилась его обнимать. Роберт смотрел на эту нежную идиллию со снисходительной улыбкой. Он знал, что малыш, – а именно так он называл своего самого младшего брата, – очень любит Тилли. Именно из-за нее они однажды, – в первый и, наверное, последний раз в своей жизни, – очень серьезно поссорились. Но теперь малыш действительно стал взрослым и у него появилась своя пассия, с которой он много времени проводит вместе.

– А почему ты не зашла поздороваться с нами, с отцом? – удивленно и несколько обиженно спросил Генрих, когда первая волна восторга от столь радостной встречи прошла.

– Послушай, Генри, это – тайна. Никто не должен знать, что я приезжала. Ты ведь никому не скажешь?

– Я – нет. Так, значит, – Генрих внимательно посмотрел на Роберта, – все это время вы продолжали встречаться, но водили нас за нос? Но почему, Тилли? Разве отец был против вашей женитьбы? Он ведь давно дал свое согласие, – правда, Бобби?

– У Тилли неприятности, – ответил Роберт. – И ей пока не стоит разглашать нашу связь.

– Какие неприятности? – встревоженно спросил Генрих. – Я могу чем-то помочь? Мы можем помочь тебе, Тилли?

– Пока нет. Но все разрешится очень скоро. Все будет хорошо.

– Правда? И тогда ты вернешься к нам? Обещаешь?

Тилли смутилась, не зная, что ответить. Она не могла ничего обещать, не будучи уверенной, что сможет выполнить свое обещание. Ее замешательство неприятно удивило и огорчило Роберта. Чтобы выручить свою девушку, он быстро перевел разговор на другое и стал рассказывать о том, что у Генриха недавно появилась дама сердца. Тилли чрезвычайно обрадовалась и начала выспрашивать у юноши подробности его романтической истории. Генрих смущался, краснел, но ему было приятно, что Тилли интересуется его любовными делами, и мало-помалу все ей рассказал.

Девушку звали Надин, и она была дочерью знатного английского барона. Ей едва исполнилось пятнадцать, – впрочем, Генрих был всего на каких-нибудь пару лет старше. Семью Лаворски очень радовала их связь, ведь Генрих был самым младшим из братьев и, дабы зацепиться за мало-мальски приличное место в этом трижды проклятом феодальном обществе, ему необходимо было жениться на знатной наследнице. Сам Генрих, конечно, об этом не думал. Будучи искренним и романтическим юношей, он просто не смог бы притвориться влюбленным в девушку, которая ему не нравилась, какими бы благами его ни прельщали.

Солнце клонилось к закату, и Генрих, догадавшись о том, что его собеседникам хотелось бы остаться наедине, попрощался и ушел. Тилли надо было где-то переночевать, только не в замке, – чтобы не вызывать лишних подозрений у его домочадцев. На следующее утро ей предстояло возвращаться домой, и эту ночь влюбленные хотели провести вместе. Немного подумав, Роберт нашел выход из положения и предложил Тилли поехать в охотничий домик графства, расположенный в местном лесу, недалеко от замка. Все мужчины семейства Лаворски обедали и отдыхали в нем, когда направлялись на охоту.

Сходив домой за провизией и погрузив ее на Кима, Роберт вернулся к Тилли, ожидавшей его у садовой ограды. Вскочив на своих лошадей, молодые люди направились в ближний лес, где им предстояло провести эту долгожданную ночь. К удивлению Тилли, полузаброшенная лесная избушка оказалась вполне приличным жилищем, намного более добротным и уютным, чем обычные хижины крестьян, хотя и построена она была в крестьянском стиле. Войдя в помещение, Роберт сразу затопил камин: к вечеру стало намного прохладнее.

После вкусного ужина влюбленные долго не могли уснуть, наслаждаясь обществом друг друга. Как ни странно, но именно сейчас Тилли почувствовала себя по-настоящему счастливой. Теперь она точно знала, что ее любимый никогда ее не бросит. Их любовь прошла самое тяжелое испытание на прочность и не только не умерла, но еще больше окрепла. Их удивительно сблизила эта разлука, и теперь никакие преграды не могли помешать им быть вместе.

Засыпая, Роберт думал о том, что в который раз все получилось именно так, как хотела она. Но это его больше не угнетало. Он давно перестал жить своей, отдельной жизнью. С тех самых пор, как он обрел свою родную пару, его судьба растворилась в ее судьбе. Они словно попали в какие-то параллельные миры, будто в два разных плана одной человеческой жизни.

Наутро, когда Тилли собралась ехать домой, они договорились о следующей встрече через месяц и выбрали место для своих постоянных свиданий. Это был чудесный уголок в Бирмингемском лесу, у старого корявого дуба, где они часто занимались любовью еще в период их совместной жизни у Тилли. Когда наступила осень и погода вконец испортилась, влюбленные встречались на постоялом дворе Генри Дарти, расположенном у самого въезда в лес. Иногда Тилли забирала Роберта к себе, – но только тогда, когда она точно знала, что никто из Братьев Огня не нагрянет в ее лесную обитель.

А время стремительно неслось к последнему пределу их изменчивой судьбы. Уже миновало Рождество, а с ним – и праздник зимнего солнцестояния. Включился цикл новой жизни. Впереди был Имболк, – зимне-весенний праздник пробуждения природы, связанный с очищением, деторождением, а также с культом молока и воды. В преддверии этого праздника Тьодхильд предстояло сделать следующий шаг в своем Ритуале Колеса, который и призван был решить ее насущные вопросы и все расставить по местам.