На главную страницу
Оглавление

Часть V. В преддверии Пятого Дня Творения.

Глава 1. Федор Михайлович Достоевский.  

 

Пророком эры Водолея можно назвать и великого русского писателя Ф.М. Достоевского. Он родился 11 ноября 1821 г. (н.ст.) в г. Москве. В его гороскопе зафиксировано полное соединение Урана и Нептуна в конце 1го°-начале 2го° Козерога. Там же находится и Венера. Координата Урана (0° 49′ Козерога) полностью совпадает с координатой Юпитера начала цикла кометы Шумейкера-Леви. Однако знак Древа у него не включен, поскольку на границе с Козерогом в Стрельце у него нет планет. Его асцендент полностью совпадает с асцендентом кометы (21й° Тельца), и при этом асценденте mc попадает в разрушительный 19й° Козерога. Границы домов, соответственно, тоже существенно отличаются от границ домов кометы. Комета появилась на следующем обращении Нептуна (цикл 164 года) и спустя два цикла Урана после рождения писателя.

И следующее полное их соединение после дня рождения Достоевского происходило в сентябре 1993 г., но уже в 19м° Козерога – точно на mc писателя. Уран у него является альмутеном XI дома, поэтому его идеи и поиски правды должны были реализовываться в будущем, когда очередное соединение Урана и Нептуна включит его точку цели. В 19м° Рака, где расположена точка іс Достоевского, происходило затмение в начале цикла кометы.

Лилит у Достоевского находится в конце 5го° Скорпиона, в положении Юпитера, атакуемого кометой 16 июля 1994 г.

Обращает на себя несомненное внимание еще одно обстоятельство: соединение его Плутона в конце 28го° Рыб с Хироном в 3м° Овна полностью совпадает с Солнцем рождения и Солнцем смерти Н. Бердяева, соединение Сатурна с Юпитером в 22-23х° Овна – с точкой іс последнего, а асцендент в 21м° Тельца – с Плутоном философа. У них была своеобразная взаимная рецепция Плутонов: Плутон Достоевского был на месте Солнца Бердяева, а Плутон Бердяева – на месте асцендента («социального Солнца») Достоевского. Если брать Плутон в качестве сигнификатора VIII дома, он формирует контакт с иным миром, в том числе с миром умерших, так как это – экзистенциальная планета. В плане восприятия глубинных основ нашего бытия писатель и философ были едины. Бердяев очень хорошо понимал «подпольные» мысли Достоевского. Философ, согласно своему главному жизненному интересу, выделял в творчестве писателя прежде всего идею свободы (Плутон Бердяева – альмутен XI дома – был на асценденте Достоевского).

 

 Данные гороскопа Федора Михайловича Достоевского.

 11 ноября 1821 г.  Время 13h 26m (2 + 3)

г. Москва (37° 35′ в.д., 55° 45′ с.ш.)

Система домов Плацидуса

 

 Солнце – 18° 53′ Скорпиона

 Луна – 14° 47′ Близнецов

 Меркурий ретроградный – 6° 38′ Стрельца

 Венера – 1° 20′ Козерога

 Марс – 23° 15′ Льва

 Юпитер ретроградный – 22° 13′ Овна

 Сатурн ретроградный – 21° 20′ Овна

 Уран – 0° 49′ Козерога

 Нептун – 1° 15′ Козерога

 Плутон ретроградный – 27° 57′ Рыб

 Северный Узел ретроградный – 1° 6′ Рыб

 Южный узел ретроградный – 1° 6′ Девы

 Хирон ретроградный – 2° 31′ Овна

 Прозерпина ретроградная – 15° 37′ Льва

 Лилит – 4° 53′ Скорпиона

 Селена – 20° 25′ Близнецов

 Асцендент – 20° 10′ Тельца

 Куспид ІІ дома – 16° 06′ Близнецов

 Куспид ІІІ дома – 2° 32′ Рака

 Іс – 18° 04′ Рака

 Куспид V дома – 7° 23′ Льва

 Куспид VI дома – 10° 29′ Девы

 Десцендент – 20° 10′ Скорпиона

 Куспид VIII дома – 16° 06′ Стрельца

 Куспид IX дома – 2° 32′ Козерога

 mc – 18° 04′ Козерога

 Куспид XI дома – 7° 23′ Водолея

 Куспид XII дома – 10° 29′ Рыб


У Достоевского идея свободы также была в числе наиглавнейших. Однако тема свободы у него неразрывно была связана с темой мистики, о чем свидетельствует соединение Урана с Нептуном в его радиксе. Достижение такой неразрывной связи двух тем и двух идеалов было целью Бердяева, почему он и задумал писать книгу о новой мистике. Во многом он мог использовать духовный опыт Достоевского, которому открывались те мистические глубины свободы, которые, возможно, были недоступны философу. Достоевский был в большей степени пророк, и Бердяев, внимательно исследуя творчество писателя, часто в своих трудах ссылался на него. Писателю дано было понять замысел эпохи Водолея. Если же брать Плутон как альмутен VII дома в радиксе Достоевского, тогда его соединение с сигнификатором этого дома Хироном на координатах Солнца жизни и Солнца смерти Бердяева некоторым образом переводит мистерию Страшного Суда гороскопа Достоевского в мистерию жизни и смерти Бердяева. Философ как бы продолжил своей жизнью жизнь писателя, реализовал несделанное, невыраженное последним. Тему Суда, места человека в обществе и андрогинности супружеской связи развил в своем творчестве уже Бердяев.

В какой-то степени их судьбы даже похожи. Они оба были арестованы: Достоевский – за участие в кружке Петрашевского, готовившего революционный переворот, Бердяев – за участие в социал-демократическом движении. Оба участвовали в кружках материалистического направления, и оба в них боролись за отстаивание религиозной веры. Оба были сосланы (но насколько в разные места!) и после этого окончательно порвали со своими юношескими иллюзиями о переустройстве страны и полностью ушли в идеализм, опираясь на веру в Христа.

Обстоятельства жизни Достоевского складывались намного драматичнее, чем у Бердяева. К тому моменту, когда его арестовывали (23 апреля 1849 г., ст. стиль), он уже ушел из кружка Петрашевского и готовился к созданию своего собственного общества, с верой в Бога, но с желанием совершить переворот и спасти весь страдающий, униженный бедностью и социальной несправедливостью народ. В дальнейшем опыт своей жизни и своих духовных исканий он перенес в свои книги.

Достоевского судил военный суд, поскольку он был военнообязанным, отставным инженер-поручиком. Суд приговорил его к расстрелу. Как писал Ю. Селезнев в книге «Достоевский», генерал-аудиториат предложил исправить решение суда и заменить смертную казнь ссылкой на каторжные работы на 8 лет, а Николай I еще более смягчил приговор, наложив окончательную резолюцию: «На четыре года, а потом рядовым». Правда, с существенным дополнением: «…объявить помилование лишь в ту минуту, когда все уже будет готово к исполнению казни» (91: стр. 138).

22 декабря всех осужденных вывели на Семеновский плац для казни. То, что пережил Достоевский за эти минуты ожидания расстрела, полностью изменило весь его внутренний мир, всю его сущность. После этого он уже не стремился изменить общественный порядок, так как понял, что истина – в самом человеке, и чтобы улучшить мир, нужен духовный переворот, а не переворот социальный.

Он очень не хотел умирать, понимая, как много он мог бы сделать в своей жизни. К тому времени он уже был известным писателем, издал несколько книг. «Достоевский переживал не казнь, – пишет Ю. Селезнев. – Не только ее. Он ощущал Голгофу. Не в те ли мгновения и зачалось в чутком к тайнам человеческого бытия сознании Достоевского осмысление древней притчи как его, лично его переживания, состояния, судьбы: «Истинно, истинно глаголю вам, аще пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода»?.. Предчувствие своего нового, не сказанного еще слова о мире и миру – пришедшее перед лицом смерти – требовало жизни, бунтовало: «Что, если бы не умирать! Что, если бы воротить жизнь, – какая бесконечность!..» (91: стр.9).

К осужденным подошел священник, предложил им покаяться, но они отказались от покаяния, хотя крест поцеловали. Последовала команда «На прицел!», затем – барабанная дробь, и только после этого им объявили, что смертная казнь заменяется каторжными работами. В этот момент, как рассказывал впоследствии Достоевский, вся жизнь «пронеслась вдруг в уме, как в калейдоскопе, быстро, как молния и картинка» (91: стр.18).

На день казни 3 января 1950 г. (н. ст.) в прогрессии Солнце писателя, находящееся в радиксе в конце VI дома в соединении с десцендентом и в разрушительном 19м° Скорпиона, было на границе VIII дома, что грозило ему смертью или духовным перерождением. Но Белая Луна, находящаяся в Близнецах в соединении с диспозитором Солнца Луной, в прогрессии соединялась с его іс и сохранила ему жизнь, ориентируя его на занятие писательским творчеством, в котором будет отражено все пережитое им в этот критический момент его жизни. Белая Луна при этом находилась в градусе затмения 10 июля как символ спасения и очищения в потоках Небесных Вод. Прогрессия Юпитера с Сатурном поставила их на место асцендента, совпадающее с асцендентом кометы (Юпитер здесь – альмутен VIII дома, Сатурн – IXго и Xго). Произошло духовное перерождение Достоевского и ясное осознание им цели своей жизни. Прогрессия Лилит оказалась в начале 4го° Стрельца, на положении асцендента с Нептуном начала цикла кометы. Таким образом, в этот драматический момент трижды включились энергии кометы, и Достоевский получил духовную инициацию на исполнение высшего предназначения своей жизни. Он как бы получил опыт Голгофы, прочувствовал в позоре унижения путь к духовному воскресению.

В транзитах этого дня Уран проходил разрушительный 23й° Овна, соединяясь с Сатурном и Юпитером писателя, а Сатурн – 3й° Овна, где находится его Хирон. Марс соединился с Селеной радикса и символизировал спасение и замену казни ссылкой, поскольку в гороскопе Достоевского он управляет XII домом.

Отбывал ссылку Достоевский в Омском остроге. В течение четырех лет он работал чернорабочим, наблюдал жизнь ссыльных, изучал характеры и делал заметки, которые затем легли в основу его книги «Записки из мертвого дома». Четыре года он чувствовал себя за чертой жизни, в мире мертвых. «Мне надо жить, брат. Не бесследно пройдут эти годы… Услышишь обо мне, – писал он сразу после ссылки своему брату Михаилу. – …Что сделалось с моей душой, с моими верованиями, с моим умом и сердцем… долго рассказывать. Но вечное сосредоточение в самом себе, куда я убежал от горькой действительности, принесло свои плоды. У меня теперь много потребностей и надежд, об которых я и не думал…» (91: стр.163).

Достоевского освободили в феврале 1854 г., когда прогрессивная Селена из 19го° Рака, где она находилась на момент начала ссылки и где в его гороскопе расположена точка іс, сместилась в 23й° Рака, на точку іс гороскопа кометы. Выйдя из «мертвого дома», он начал воплощать в жизнь свою светлую программу. В это же время прогрессивная Лилит соединилась с его Меркурием, альмутеном II дома. Он должен был описать в книге все те ужасы и страдания, которые переживают на каторге люди. В момент выхода транзитный альмутен VIII дома соединился с его mc: жизнь обрела для него тот смысл, что он понял, что к своей цели ему придется теперь идти только через страдания.

Вначале его оформили рядовым в Сибирский 7й линейный батальон в Семипалатинске, где он проходил службу. Он читал книги по философии и религии и все время чувствовал, что в его жизни вот-вот должно произойти что-то очень важное, потому что кто-то невидимый все время смотрит на него и ожидает от него осуществления возложенной на него миссии. В письме Фонвизиной он написал: «Так было нужно. Не оживет, аще не умрет… Рожден я вовсе не затем, чтобы произвести эпоху в области литературной… Дело мое – душа, и прочное дело жизни»; о своем сложившемся символе веры: «Этот символ очень прост – верить, что нет ничего прекраснее, глубже, симпатичнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа, и не только нет, но с ревнивою любовью говорю себе, что и не может быть. Мало того, если б кто мне доказал, что Христос вне истины и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше бы хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной… Я – дитя века, дитя неверия и сомнения до сих пор и даже (я знаю это) до гробовой крышки. Каких страшных мучений стоила и стоит мне теперь эта жажда верить, которая тем сильнее в душе моей, чем более во мне доводов противных» (91: стр. 164-165).

Достоевскому стоило опираться на душу, так как Луна в его гороскопе была в соединении с Белой Луной, а значит, была чиста и не способна на ложь. К тому же, Луна у него являлась альмутеном писательского III дома и находилась в знаке Близнецов, как и Белая Луна. Это указывало ему единственный светлый путь – через раскрытие жизни человеческой души в своих книгах. Своему брату он писал: «Я был похоронен живой и закрыт в гробу». Четыре года он прожил «как в землю закопанный». Но это мертвое время не должно пройти бесследно: «и в каторге между разбойниками я, в четыре года, отличил наконец людей. Поверишь ли: есть характеры глубокие, сильные, прекрасные, и как весело было под грубой корой отыскать золото… Сколько я вынес из каторги народных типов, характеров. Я сжился с ними и потому, кажется, знаю их порядочно. Сколько историй… черного, горемычного быта. На целые томы достанет… Если я узнал не Россию, так народ русский хорошо, и так хорошо, как, может быть, не многие знают его» (91: стр. 166). Каторга пробудила в писателе национальное самосознание, и он глубоко полюбил Россию и был уверен, что ее ждет великое будущее. Своему другу Майкову он писал: «Да! Разделяю с Вами идею, что Европу и назначение ее окончит Россия. Для меня это давно было ясно… Уверяю Вас, что я, например, до такой степени родня всему русскому, что даже каторжные не испугали меня, – это был русский народ, мои братья по несчастью, и я имел счастье отыскать не раз даже в душе разбойника великодушие, потому, собственно, что мог понять его» (91: стр.192). После долгих и мучительных лет на каторге Достоевский уже не пошел бы на площадь с революционным знаменем в руках, чтобы освобождать народ от крепостного ярма. Он понял, что одним разом мир не переделать. Для спасения России нужен не единовременный подвиг самопожертвования, а более трудный – терпеливая работа духа и мысли. Каждый человек призван Россией к подвижничеству на том поприще, которое он выбрал. И если Достоевский почувствовал, что Бог дал ему дар писателя, дар слова, – то это и есть его поприще и истинный путь подвижничества. Тогда его слово будет не только его словом, но и словом всего народа, всей великой России.

Таким образом, Достоевский пошел по пути Белой Луны, отказавшись от агрессии и страстей Черной Луны в Скорпионе, с которой он связался поначалу, и это едва не стоило ему жизни. Однако, как было уже отмечено, светлые силы спасли писателя, и он посвятил свою жизнь служению истине.

Большие материальные лишения, которые писатель терпел еще в юные годы, сформировали у него изначально комплекс униженного маленького человека. Бедность ассоциировалась у него с униженностью. Альмутен II дома Меркурий в ретроградной фазе был у Достоевского в изгнании в Стрельце в VII доме. Это говорит о том, что его финансовые дела зависели от его положения в обществе, от мнения людей о нем. В бедности его пугали не столько лишения, сколько то, что о нем будут думать другие. Зарплата его тоже полностью зависела от других, – от издателей, которые диктовали ему свои условия. Чем человек беднее, тем меньше они могли себе позволить ему платить.

В его гороскопе были огромные VI-XII дома. В VI доме находилась Лилит, а также Солнце в разрушительном градусе в Скорпионе, что подкрепляло его постоянное чувство униженности и страх прожить серую однообразную жизнь, находясь на надоевшей, «как картофель», чиновничьей службе. Лилит в Скорпионе экзальтирует, а это значит, что темные силы в судьбе писателя проявились гораздо сильнее светлых. Чувство глубокой греховности человека ему было свойственно изначально, и он носил на себе это осознание иррациональной греховности человеческой природы, как бы вобрав в себя все самые страшные (по характеру экзальтированной Черной Луны) грехи человечества. Он только старался отделить их от себя, не допустить, чтобы эта изначальная греховность овладела им. С помощью Белой Луны, – через писательский труд, – он обнаруживал эти человеческие грехи и выводил их на свет с тем, чтобы избавиться от них, проводя героев своих литературных произведений через катарсис, через Страшный суд их собственной совести.

С Черной Луной в Скорпионе связаны, в частности, сексуальные преступления. И поэтому, отвечая однажды в обществе на вопрос о том, какое преступление он считает самым страшным, он дал неожиданный для всех ответ: это насилие над ребенком, растление малолетнего. И объяснил: ведь это преступление страшнее убийства, поскольку при убийстве уничтожается только тело, а когда изнасилованию подвергается маленький ребенок, здесь уже совершается преступление против самого святого, что может быть на свете, – против веры в любовь, которая охраняет бессмертие души.

Это его убеждение сформировалось давно, еще в детстве, когда ему пришлось столкнуться со страшной трагедией. Погибла его сверстница, девочка, с которой он дружил и даже испытывал к ней первое, еще детское чувство любви. Ее изнасиловал какой-то пьяный бродяга, проходивший мимо поместья Достоевских. Через несколько дней ей должно было исполниться 9 лет. То есть это событие произошло на обращении ее (и маленького Федора) Черной Луны в Скорпионе. Эта трагедия настолько потрясла мальчика, что в его душе на всю жизнь запечатлелся ужас перед таким кощунственным преступлением. Он еще сохранил в памяти чувство стыда, с которым взрослые говорили об этом событии, стараясь скрыть это от детей. Для Достоевского характер этого преступления ассоциировался с какой-то страшной и постыдной тайной, с осквернением чего-то самого святого и возвышенного, ведь он любил эту девочку самой чистой любовью, на которую способны только дети. Память об этом грехе по принципу «импритинга» запечатлелась в нем, и с тех пор именно этот грех представлялся ему самым страшным. Он глубоко эмоционально пережил эту трагедию, после чего подобное преступление стало для писателя олицетворением всех самых страшных пороков человечества.

В XII доме у него было 4 планеты, и этот дом был значительно сильнее всех остальных. После службы он бежал к себе «на чердак», где снимал квартиру, и предавался мечтам, в которых представлял себе другую жизнь, где он страдал «такими болями, которые слаще всех наслаждений в мире». С XII домом связаны мечты, фантазии, тайны, поэтому он как-то написал в письме Михаилу: «Человек есть тайна. Ее надо разгадать, и ежели ее разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время; я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком» (91: стр. 48).

Достоевскому сам город, в котором он служил, казался тайной (и это было верное впечатление, поскольку Петербург связан с XII знаком Рыб). Он подолгу бродил по нему, вглядываясь в лица прохожих. «В сознании возникали планы повестей и романов. Шла подспудная, упорная работа сознания. Фантазия и действительность ищут точек соприкосновения. Петербург, «самый фантастический город на свете», становится полем этой удивительной встречи сна и реальности, мечты и угрюмых «углов» с их обитателями» (91: стр. 57). И вот однажды, в январе 1845 г., когда он шел вдоль Невы, произошло одно из самых важных событий его духовной жизни, которое он назвал «видением на Неве». Он «бросил пронзительный взгляд вдоль реки в дымную даль, заалевшую вдруг пурпуром зари», посмотрел на идущих мимо людей, усталых лошадей, и ему показалось, как писал он в своих воспоминаниях, «что весь этот мир, со всеми жильцами его, сильными и слабыми, со всеми жилищами их, приютами нищих или раззолоченными палатами, в этот сумеречный час походит на фантастическую, волшебную грезу, на сон, который, в свою очередь, тотчас исчезнет и искурится паром к темно-синему небу. Какая-то странная мысль вдруг зашевелилась во мне… Я как будто что-то понял в эту минуту, до сих пор только шевелившееся во мне, но еще не осмысленное; как будто прозрел во что-то новое, совершенно в новый мир, мне незнакомый… Я полагаю, что с той именно минуты началось мое существование» (91: стр. 57-58). Тогда-то и родился новый человек – писатель.

Первый свой роман он назвал «Бедные люди». На момент его написания (май 1845 г.) прогрессивный Меркурий как проблемный показатель II дома (бедность) соединился с ядром планет в VIII доме – Ураном, Нептуном и Венерой, которые, в свою очередь, оказались в прогрессии в 25м° Козерога, на положении Урана кометы, – произошло событие включения ритмов кометы. Через многое в дальнейшем пришлось пройти писателю, чтобы затем приблизиться к пониманию истины.

В «Бедных людях» Достоевский решил открыть всем читателям из высшего общества мир обитателей нищих углов и подвалов Петербурга, чтобы дать возможность судить, являются ли бедными душой эти бедные люди. В этом романе он как бы поставил вопрос своего изгнанного альмутена II дома Меркурия в VIIм: кто же виноват, что одни рождаются богатыми, а другие – бедными? Кто же так смеется над человеком?

Несмотря на то, что Достоевский всю жизнь стремился к свободе, внутренне он всегда оставался несвободным. Своему брату он писал: «Скорее к пристани, скорее на свободу! Свобода и признанье – дело великое. Мне снится и грезится оно опять… Как-то расширяется душа, чтобы понять великость жизни» (91: стр. 55); «Одна моя цель быть на свободе. Для нее я всем пожертвую» (Уран в VIII доме); «Но часто, часто думаю я, что доставит мне свобода?.. Что буду я один в толпе незнакомой?..» (91: стр. 47). Это именно тот самый описанный Николаем Бердяевым момент, разделявший свободу «от» от свободы «для». Видимо, на исследуемый период Достоевский не понимал еще свободы «для». Он был очень зависим от других, – как морально, так и материально. Боялся и свободы, которую ассоциировал с одиночеством. Он и не представлял себе духовной свободы. Чрезмерна была его привязанность к чужим мнениям и оценкам. Не умел быть самодостаточным, отсюда и вечно уязвленное самолюбие, огромная обидчивость, что служило большим соблазном для окружающих его людей в обществе подшучивать над ним. Он не мог относиться к себе проще, весь был словно покрыт болевыми точками (трудно было в разговоре с ним ничем его не задеть). В книге И. Волгина «Последний год Достоевского» автор приводит высказывание о нем его знакомой Е.А. Штакеншнейдер: «Меня всегда поражало в нем, что он вовсе не знает своей цены, поражала его скромность. Отсюда и происходила его чрезвычайная обидчивость, лучше сказать, какое-то вечное ожидание, что его сейчас могут обидеть. И он часто и видел обиду там, где другой человек, действительно ставящий себя высоко, и предполагать бы ее не мог. Дерзости природной или благоприобретенной вследствие громких успехов и популярности в нем тоже не было, а, как говорю, минутами точно желчный шарик подкатывал ему к груди и лопался, и он должен был выпустить эту желчь, хотя и боролся с нею всегда. Эта борьба выражалась на его лице… И, замечая особенную игру губ и какое-то виноватое выражение глаз, ‹я› всегда знала, не что именно, но что-то злое воспоследует» (30: стр. 64).

Но скромность ли являлась причиной его повышенной обидчивости? Думаю, что нет. Обидчивость – как раз результат утери этой скромности. Ведь скромность вызывается чувством наполненности собственного «я» человека, чувством избытка его творческих сил (отчего подлинные гении всегда скромны: они уже имеют все, что им нужно, в самих себе). Талант создает у человека «эффект присутствия» в нем самого Господа Бога, и у одаренного человека возникает естественное психологическое чувство дискомфорта, которое он стремится компенсировать (по закону, родственному закону сохранения энергии) за счет внешнего умаления собственного «я», поскольку внутри это «я» представляется слишком значительным. Скромность поистине великого человека сохраняет гомеостазис его души. Ему уже не нужно внешнее прославление, ибо в самом себе он ощущает близкий контакт с самим Господом, – что для него может быть выше? Если вы хотите проверить на гениальность какого-либо человека, – проверяйте его на наличие подлинной, а не притворной скромности. Это и будет совершенной гарантией его одаренности, и ничто иное. Если этого нет, – талант, каким бы он ни был изначально, осквернен, утеряно чувство наполненности и чувство связи с Высшим началом. В какой-то степени этого не избежал и Достоевский. В чем-то, безусловно, проявлялась и его скромность, но в чем-то им было уже утеряно чувство реальности, особенно когда дело касалось мистерии VII дома, – темы его признания в социуме. Для него это был больной вопрос. Изгнанная планета, определяющая литературный талант, в самом доме, а также положение альмутена последнего в доме номинального изгнания (в XIIм) оставляли мало надежды на гармонию в этой сфере. С другой стороны, XII дом, связанный с Рыбами, является домом христианской религии, и отсюда корни идеи писателя о священном суде церкви, более истинном, чем ненадежный суд государства.

И. Волгин назвал Достоевского «обидчивым обидчиком». Писатель не только сам искал лишний повод, чтобы обидеться, но и сам никому спуску не давал. Может быть, как раз потому, что считал обиду одним из самых больших удовольствий, – мазохистских, надо сказать. А может быть, и не только: ведь когда окружающие замечают, что стали причиной обиды человека, то, как правило, воспитанные люди начинают сразу извиняться, говорить, какой он хороший и вовсе не такой, каким представился в результате досадного недоразумения, начинают «носиться» с ним, – одним словом, проявляют к нему повышенное внимание, – а это именно то, что человеку нужно. Для писателя было чрезвычайно важно, чтобы его ценили, уважали, – отсюда и повышенный интерес к тому, как именно напечатают его роман, как его выделят и оформят; как встретят, как примут самого Достоевского, чем угостят (в письмах жене из Москвы, где проходили Пушкинские торжества, он подробнейшим образом рассказывал, в каком номере его поселили, чем его кормят, – ведь это является индикатором отношения окружающих к нему самому).

Достоевский не мог спокойно относиться к бедности, причем даже не из-за нее самой, а из-за того, как его бедность оценят другие (ущербность ретроградного Меркурия в изгнании в VII доме). По Лилит в VI доме ему надо было вырабатывать смирение, работать над собой, а он пытался найти причину своей униженности вне себя, в каких-то внешних факторах жизни. Вместо смирения он ощущал унижение, поскольку постоянно сравнивал свое положение с положением других и хотел быть равным им в своей внешней жизни. Но для этого надо было выработать прежде всего внутреннюю свободу и независимость. Достоевский так и не освободился от власти материального мира, поэтому до конца жизни оставался нуждающимся, и это его угнетало.

Писатель, как ни стремился, просто не умел быть в высшем свете таким, как все, поскольку никак не мог усвоить те лицемерные формы и правила поведения, так красочно описанные в произведениях Л. Толстого, которые были приняты в обществе. Как пишет И. Волгин, ни Толстой, ни Тургенев, – аристократы, знающие свое место в социуме, – никогда не позволяли себе таких выходок, как Достоевский. «Просто оба писателя хорошо знали свои, как бы сказали теперь, социальные роли. Они никогда не забывали, кто они такие. Достоевский тоже пытается помнить об этом; однако он все же плохой «социальный актер» – его непосредственность перевешивает необходимый минимум лицедейства; отсюда – срывы. Конечно, болезнь: она сильно деформировала личность. Но приписывать, как это часто делается, все его «уклонения» эпилепсии было бы ошибочно. В поведении Достоевского есть моменты, которые можно назвать структурными: они вытекают из общего психического склада его личности, и болезнь играет здесь лишь роль катализатора» (30: стр. 62). Значительно точнее в определении роли болезни будет употребление не слова катализатор, а слова портрет, поскольку все наши болезни описывают как наши характерологические черты, так и наши грехи и духовные изъяны. Согласно классификации уже не раз упоминавшегося доктора В. Синельникова, эпилепсия – «это следствие сильного психического напряжения. Такое напряжение может порождаться паническим подсознательным страхом, манией преследования, ощущением сильной внутренней борьбы, желанием совершить насилие… У тех людей, которые склонны к судорогам, высокий уровень подсознательной агрессии к окружающему миру и к людям. Эта агрессия может выражаться в ненависти, презрении, ревности» (91: стр. 236). И неслучайно эпилепсия впервые обнаруживается, как правило, в подростковом возрасте, когда начинается половое созревание, как это произошло и у Федора Михайловича. Скрытая агрессия, как и сексуальность, связаны со знаком Скорпиона, в котором у писателя сосредоточились его основные проблемы. В подростковый период включаются определенные негативные подсознательные программы и растет внутреннее напряжение человека. Не исключено, что травмирующее психику маленького Федора событие, произошедшее с его подругой в детстве, стало основой формирования патологического очага в его головном мозге, приведшего в дальнейшем к эпилепсии. Эта болезнь стала для него внутренним протестом против этого события, воплотившись в агрессии, направляемой на обидчика и не находящей своего прямого выражения, отказом принимать зверства и жестокости этой жизни, записанные в индивидуальной программе Достоевского. И замечательно, что ему удалось всю свою внутреннюю агрессию сублимировать в творчество и вывести на суд разума в своих литературных произведениях.

Как уже здесь не раз говорилось, поскольку человек имеет свой единственный космический паспорт – гороскоп, в котором в одних и тех же знаках записаны как свойства его характера, так и характер его взаимоотношений с окружающим миром, события его жизни, даже присущие ему болезни, то все это является разным проявлением одной и той же программы, которую следует рассматривать в полифонической многослойности при характеристике конкретного человека. Болезнь Достоевского просто отражала состав его души, будучи всего лишь внешним выражением всех характерологических черт, свойственных ему. С одной стороны, она давала ему постоянное ощущение того, что «все мы под Богом ходим»: он был как бы ближе к Богу, чем другие, недаром эта болезнь носит название «святой». С другой стороны, то, что в соматическом плане проявлялось как болезнь, – а именно результат восприятия энергий «спаянных» Урана и Нептуна в VIII доме, – в других планах жизни писателя давало ему глубокое чувство истины, совести, первоначальной чистоты, и ему тяжело было заставить себя «лицедействовать» на публике, быть иным, чем он является в жизни, поскольку он очень хорошо знал, что одобрил бы Господь, а чего – нет, и это для него было куда важнее, чем одобрение пустой и ветреной публики, составляющей «высшее общество». По этой же причине он легко мог высказаться в свете на предмет того, каким он видит правильное государственное устройство. «Все эти «государственные» мотивы начисто отсутствуют у Достоевского, – пишет Волгин. – Поразительно, но факт: его концепция самодержавия неразрывнейшим образом связана с идеей народной свободы. В своем некрологе-воспоминании А.С. Суворин писал: «У нас, по его мнению, возможна полная свобода, такая свобода, какой нигде нет, и все это без всяких революций, ограничений, договоров. Полная свобода совести, печати, сходок, и он прибавлял: «полная». На первый взгляд, свидетельство Суворина представляется невероятным. Однако оно находит сильнейшее подтверждение у самого Достоевского. «Свободы истинной, а не номинальной! К черту республику, если она деспотизм!» – записывает он в 1874 году. Свобода – главный критерий, который Достоевский прилагает к своему идеалу монархии. Причем свобода в смысле всеобъемлющем, почти глобальном, и уж во всяком случае намного превышающая те отдельные, специальные «свободы», которые может гарантировать «обычная» либеральная монархия. Это одна из самых «фантастических» идей Достоевского. Речь у него идет не о том, что есть, а о том, что должно быть, что подразумевается в «высшем смысле» (30: стр. 80). Потребность в свободной теократии естественным образом вытекает из характеристики полного соединения Урана с Нептуном в знаке «государства» Козерог, которое является центральным в гороскопе писателя.

Опубликование романа «Бедные люди» было поддержано прогрессивным соединением альмутена IX-X домов Сатурна с альмутеном III дома Луной. Следует сказать, что Луна в радиксе находится в градусе гениальности и в соединении с Белой Луной на границе I-II домов, что символизирует духовные дары человека, которые даются ему в области личных талантов и способностей. У него был уникальный дар Слова, способный просветлять людей.

Прогрессивная Луна в это же время находилась в полусекстиле к куспиду творческого V дома, а также в сентагоне к альмутену VIII дома Плутону, в то время как сам Плутон был в секстиле к Белой Луне.

Эта книга произвела эффект разорвавшейся бомбы. Ею восхищались Григорович, Некрасов и Белинский, восприняв ее прежде всего как социальный роман, глубокую картину жестокой действительности, взывающую к революционному переделу страны. Все хвалили Достоевского, превозносили до небес, называли «новым Гоголем». Он был введен в светское общество, познакомился со многими писателями, деятелями культуры и искусства. Но вскоре все заметили, насколько он болезненно самолюбив, и начали подтрунивать над ним. «Плебейское» самосознание Достоевского было чрезвычайно этим уязвлено, и он перестал со многими общаться, оказался почти в полной изоляции (альмутен VII дома Плутон – в XIIм). Общение же с Белинским продолжалось. Его учение оказало огромное влияние на молодую, социально не сформированную душу писателя. Достоевский писал: «Мы заражены были идеями тогдашнего теоретического социализма… Все эти тогдашние новые идеи нам в Петербурге… казались в высшей степени святыми и нравственными и, главное, общечеловеческими, будущим законом всего без исключения человечества. Мы еще задолго до Парижской революции 48-го года были охвачены обаятельным влиянием этих идей. Я уже в 46м году был посвящен во всю правду этого грядущего, «обновленного мира» и во всю святость будущего коммунистического общества еще Белинским… в то горячее время, среди захватывающих душу учений и потрясающих тогдашних европейских событий» (91: стр. 88). Как отмечал Ю. Селезнев, «дело освобождения народа, как ни называй его – хоть социализмом, хоть атеизмом, – дело Христово, божье дело – вот что мирило его с верой Белинского. Христос как идеал человека, переродившего мир словом, по убеждению Достоевского, вполне соединялся в его сознании с социалистической идеей освобождения народа, установления всеобщего равенства и братства» (91: стр. 108).

Писатель стал посещать так называемые «пятницы» кружка Петрашевского, хотя и не был во всем согласен со взглядами последнего. Он верил в великое назначение России, в то время как Петрашевский считал, что патриотизм и национальное чувство вредны для людей, думающих о преобразованиях всемирного масштаба. Петрашевский был сторонником космополитического пути развития, когда нация утрачивает свои индивидуальные признаки, и видел в России большие духовные резервы для этого стирания национальных признаков. Кроме того, Достоевского оскорбляло глумление над верой, которое позволял себе Петрашевский, называя Христа демагогом, несколько неудачно кончившим свою карьеру. Достоевский даже начал убеждать наиболее радикально настроенного участника кружка Спешнева, потенциального террориста, отделиться от Петрашевского и образовать свое тайное общество. Он решил, что Петрашевский – болтун, несерьезный человек и поэтому из его затей ничего толком выйти не может. И вот на этом этапе его застал арест. Судили его за участие в кружке, из которого он уже вышел к тому времени и создавал сам в этот период другую, более радикальную и опасную организацию, которая должна была заниматься реальным делом и о которой полиция еще не знала.

 

Пережитое на Семеновском плацу и в ссылке полностью изменило Достоевского. Он попытался дать понять это всем, от кого зависела его судьба. Написал даже стихи, прославляющие царя. В 1859 г. он обратился к царю с просьбой позволить ему переехать в Петербург ввиду слабого здоровья, которое можно будет поддерживать только в столице, и это ему было позволено.

Писатель готовил к опубликованию свои «Записки из мертвого дома». Он пытался показать в них, что даже в Мертвом доме, несмотря на то что мучается и погибает, но все же сохраняет веру в иную жизнь бессмертная человеческая душа. «Важно найти такую форму, чтобы естественно соединить исповедь очевидца, рассказ о хождении собственной души по мукам земного ада, размышления о природе преступления и наказания, о свободе, о погибшем народе, о России вообще – так, чтобы все это… зазвучало бы страстной проповедью» (91: стр. 210), проповедью свободы. Это должна была быть и проповедь о необходимости для интеллигенции отыскать пути к народу, чтобы соединились они воедино. А почвой для этого должно быть всеохватывающее общее дело. Он видел свое назначение писателя в том, чтобы пробудить нацию к общенародному делу.

В конце 1860 г. и начале 1861 г. Достоевский стал публиковать первые главы книг «Записки из мертвого дома» и «Униженные и оскорбленные». В этот период в прогрессиях ядро планет в Козероге – Уран, Нептун и Венера – находилось в 11м° Водолея, символизирующем начало 20го аркана «Суд». Прогрессия Луны оказалась в 25м° Рака. В транзитах на 13 сентября 1860 г., когда стали выходить «Записки из мертвого дома», Нептун был в 29м° Рыб, в соединении с Плутоном писателя, символом Мертвого дома. Максимально был включен VIII дом. Достоевского давно уже не хвалили за его книги. После «Бедных людей» все его произведения подвергались жесточайшей критике, и вот впервые после долгого периода непризнанности «Записки из мертвого дома» получили восторженный успех. Эта книга глубоко потрясла чуть ли не всю Россию. Автора сравнивали то с Данте, то с Вергилием, введшим читателей в реальный ад.

Роман «Преступление и наказание» Достоевский написал за период с ноября 1865 г. по декабрь 1866 г. Ко времени окончания работы над романом прогрессивный Меркурий вошел в 22й° Козерога (Нептун кометы), Южный Узел – в 17й° Весов (аркан «Смерть»), а Прозерпина – в 1й° Весов. В транзитах Сатурн в начале писания романа соединился с Лилит в 5м° Скорпиона, а к окончанию его вошел в VII дом, соединившись с десцендентом. Юпитер на начало писания соединился с Ураном, Нептуном и Венерой в Козероге. Юридическая тема романа, таким образом, посредством включения энергетики кометы Фрашегирда переросла в тему самого Страшного Суда, духовного падения и искупления. В романе писатель вывел абсолютно абеляровскую идею о том, что человек становится преступником уже тогда, когда он только подумает совершить преступление, когда он переступает в уме черту совести и допускает мысль о возможности убить. Преступление – не сам этот поступок: он является уже следствием. Преступник приговорен сам собою к высшему суду – суду собственной совести. «Но и правительство, приговорившее его к смертной казни, тоже преступно: верша свой земной суд над преступником, само преступило тот же высший закон: зло умножает зло, а добро умножает добро. Приговаривая преступника к смертной казни, тем самым избавляет его от главного наказания – от страшного суда потрясенной страдающей совести», – пишет Ю. Селезнев (91: стр. 340).

В 1868 г. был написан роман «Идиот», в котором Достоевский воплотил свою давнюю мечту – изобразить идеального человека. По мнению писателя, в современное ему время труднее этой идеи быть ничего не может. Ведь идеал еще никем не выработался. Есть только один идеальный и положительный пример – Христос. В мировой литературе для Достоевского прекрасным образом служил Дон Кихот. Но он был прекрасен только потому, что был смешон. В читателе симпатия к герою появляется в результате сострадания к осмеянному и не знающему себе цены прекрасному. Достоевский вывел образ современного Дон Кихота, чистого и наивного, в котором отразилась вся красота русской души. Своего героя писатель наделил многими своими чертами, даже своей болезнью – эпилепсией. Он видел в ней не столько патологию, сколько символ того, что состояние его личности как бы вобрало в себя состояние всего мира. Ведь теперь весь мир словно бьется в припадке, в конвульсиях страшной болезни, но сама болезнь обостряет сознание. В мгновение перед припадком эпилепсии человек ощущает «неслыханное и негаданное дотоле чувство полноты, меры, примирения и восторженного слияния с самым высшим синтезом жизни» (91: стр. 386). Катастрофические мировые эпохи всегда давали пророков и подвижников, мучеников новой просветляющей идеи. И главный герой романа Достоевского князь Мышкин произносит: «Красотою мир спасется!»

Во время написания романа в радиксе Достоевского прогрессивные Уран, Нептун и Венера оказались в 18м° Водолея, объединяющем аспектами золотых чисел 1й, 17й и 23й градусы Весов и приуроченный к Фрашегирду. Наличие Венеры в соединении с Ураном и Нептуном гороскопа Достоевского и было тем фактором, который обусловил видение писателем спасения и истины мира в красоте. Но это – та самая красота, которая не смогла спасти самого Достоевского. В его собственном гороскопе от ядра планет в Козероге в VIII доме направлен тригон к Южному Узлу в V доме. Он всегда искал идеал, в том числе идеал красоты; часто влюблялся в красивых женщин. Но с любовью и с другими делами V дома всегда было связано и разрушение, поскольку V дом аспектировали планеты из VIII дома, негармоничного по отношению к нему статуса, – Уран и Нептун, для которых V дом является домом изгнания. Достоевскому по Южному Узлу в V доме не следовало очень рассчитывать на яркую любовную жизнь, на удачу в игре и благополучие в отношении детей, так как программа V дома уже была им отработана в его прошлой жизни. Сохраненная им об этом глубинная память послужила большим соблазном и искушением снова полагаться на удачу в игре, которая была ему дана в прошлом. Именно поэтому он часто «интуитивно» чувствовал, что вот сейчас ему обязательно повезет, и, положившись на это везение, он проигрывал все, что у него было.

В новой жизни Достоевскому следовало заниматься делами противоположного дома и не идти по проторенной дорожке. Надо было учиться новому, а не пожинать плоды старого. По Северному Узлу в XI доме ему надо было вырабатывать в себе чувство внутренней свободы, не увлекаясь чрезмерно игрой и любовными привязанностями. Если ему и давались какие-то дары по V дому (вначале немного выигрывал в казино; его любили; в позднем возрасте у него стали появляться дети), то потом отбиралось еще больше (проигрывался в пух и прах; терял любимых; умирали дети).

По связи между V и VIII домами любовь и красота всегда сопровождались страданиями, от которых он получал мазохистское удовольствие и часто проводил через такие состояния своих героев. Поэтому и благородный князь Мышкин не смог спасти от смерти идеал красоты Настасью Филипповну. Вбирая в себя весь мир, отражая судьбу мира своей собственной судьбой, Достоевский не видел в своем настоящем и настоящем мира реальных путей спасения красоты, растерзанной между мировыми крайностями и вобравшей в себя все преступные страсти мира (бисекстиль с участием указанных планет, на острие которого – Черная Луна в Скорпионе). Неслучайно писатель наделил своего героя эпилепсией, так как именно соединение Урана с Нептуном в Козероге в VIII доме при падшем управителе Козерога Сатурне в Овне обусловило болезнь Достоевского. Эти же планеты дают и пророческий дар, стремление к идеалу, выражаемому в символизируемой Венерой красоте. Эта болезнь – знак предвидения, дара Божьего, но в то же время человеку настолько трудно гармонично распределять в себе эти силы, что они часто реализуются неадекватно, – в виде болезни, формирования ложных идеалов и иллюзий. Всю жизнь писатель работал над очищением этих энергий. И своей книгой он дал надежду на будущее, когда красота действительно сможет победить всю ложь мира. Однако символом несовершенства его построенного идеала человека был «идиотизм» его героя.

Писатель считал, что в нашем негармоничном мире честный и добрый человек должен всегда выглядеть чудаком, наивным человеком «не от мира сего», каким и был он сам. Прикрываясь «идиотом», Достоевский высказал все то, что за долгое время сознательного сдерживания себя серьезно наболело в нем. Будучи человеком чрезвычайно экзальтированным, чему свидетельством является наличие в знаке наибольшей эмоциональной глубины Солнца и Черной Луны (а Черная Луна экзальтирует именно в Скорпионе), Достоевский прекрасно понимал, что его повышенная эмоциональность и страстность может вызывать удивление и, что еще хуже, – отталкивание окружающих. По свидетельствам многих мемуаристов, при первом знакомстве, как правило, писатель оказывал на людей тяжелое впечатление. Однако благодаря его искренности через некоторое время он мог очаровать всех своим каким-то особым очарованием, – не из мира элегантных, изысканных, но холодных и уравновешенных Весов, а из мира магически притягательного, таящего в себе некую несказанную истину Скорпиона. И. Волгин в книге «Последний год Достоевского» пишет об этом так: «Штакеншнейдер говорит, что он «в первое же свое посещение, за ужином, разговорился и очаровал всех», но тут же добавляет: «Слово «очарование» даже не вполне выражает впечатление, которое он произвел. Он как-то скорее околдовал, лишил покоя». Это «лишение покоя», производимое им самим, одновременно и один из важнейших признаков его художества. До конца жизни он так и не сумел усвоить безлично-вежливых, нейтральных форм общения – даже со случайными знакомыми. Если он «признавал» собеседника, тогда, как правило, наступало сближение, степень которого превышала психологический минимум, необходимый для простого поддержания знакомства» (30: стр. 62-63).

Характерным для Достоевского было непосредственное изложение им всего того, что волновало его в данный момент. Он легко поднимал сложнейшие темы, – именно потому, вероятно, что считал себя вполне способным их решать, в чем он, возможно, был недалек от истины. И не всегда его собеседникам нравилась даже сама постановка этих тем. Ведь погружение в мир экзистенциальной глубины и – тем более – выявление в нем первоисточников изначального зла подавляющее большинство людей позволяет себе нечасто. А для Достоевского это была главная стихия его повседневного бытия. Таков был он сам и такими были все его герои.

Прекрасно понимая свое разительное отличие от «нормальных» людей, и в то же время не считая самого себя таким уж ненормальным, каким его все представляют (ведь им движет потребность открыть истину), он все же принимает условия игры-жизни в обществе и находит для себя выход. Чтобы получить для себя трибуну и при этом не быть осмеянным, а напротив, – быть с сочувственным вниманием выслушанным, – писатель придумывает обаятельного героя – «идиота» князя Мышкина, говорящего его словами и излагающего все его мысли. При этом его могут осмеивать (но ведь не самого же Достоевского с его ранимым самолюбием!), однако выслушают и воспримут все, что он скажет. Мышкин – это своеобразный дублер-каскадер писателя, принимающий на себя основной удар негодования публики и одновременно делающий важное для самого писателя дело. Устами князя говорит сам Достоевский, обезвредив при этом свою, как сейчас у нас бы выразились, неадекватность. Какой спрос с сумасшедшего? В то же время Достоевский призывает читателей вслушаться в его слова: ведь он же истинную правду говорит! Тем самым писатель реабилитирует и себя, заставляет посмотреть на него по-иному, вдуматься в смысл его слов. Обсуждая меру смертной казни, он проводит идею о том, что государство не должно казнить, ибо сам Христос не стал бы казнить. Казнит себя сам человек, совершивший проступок. Он сам над собой производит настоящий духовный суд, который куда серьезнее примитивного внешнего суда, часто отнюдь не исцеляющего человека от греха. В словах Мышкина о смертной казни смертным ужасом звучит личный опыт писателя на Семеновском плацу, и становится ясно, насколько тяжелым он оказался для него, насколько потряс он самые дальние глубины его души. В нем проступило нечто значительно большее, чем простой страх физической смерти: там был настоящий ужас смерти духовной – того, что на порядок страшнее самой реальной смерти. Чрезмерная впечатлительность Достоевского убеждает нас в том, что именно такого наказания, которому его подвергли накануне ссылки, он не заслуживал, и для него оно оказалось куда более страшным, чем для всех остальных. С другой стороны – чем был бы великий писатель для всех нас, если бы не этот его мистический опыт? Что бы смог он еще создать, кроме душещипательных про-диккенсовских «Бедных людей» и «Неточки Незвановой»? Достоевский был инициирован самим Небом на то, чтобы стать пророком грядущего Царствия небесного, а все пророки неминуемо проходят через боль и страдания.

Возвращаясь к роману «Идиот», хочется сказать, что такой образ идеального героя не является идеалом подлинным. Наивность князя Мышкина в нашем мире (после грехопадения Адама) не есть качество положительное, и хотя бы по этой причине герой данного романа уже не может быть идеальным героем: князь Мышкин являл собой образ того идеала, который был доступен пониманию Достоевского, в соответствии с его индивидуальными качествами. Этот герой был иллюзорным идеалом, в чем отразилась основная проблема неустроенной жизни писателя. К наивности героя следовало диалектически добавить мудрость, в соответствии со словами Христа. Мудрость же обретается с опытом. В течение своей жизни Достоевский существенно менялся духовно, и не только тогда, когда проходил через катарсис VIII дома на эшафоте и в ссылке, но и затем, сталкиваясь с жестокой социальной действительностью, и в опыте своих религиозно-философских размышлений, через свое литературное творчество. И как раз добрым знаком наступления новой фазы его духовного очищения и приближения к познанию истинной красоты было то, что, когда во время работы над книгой «Идиот» Достоевский снова проиграл большую сумму денег в рулетку, он пришел домой уже совершенно другим человеком. Даже его жена была поражена той внутренней переменой, которая угадывалась в нем. Он производил впечатление человека, душа которого была потрясена до основания. Когда же Федор Михайлович в этом новом для себя состоянии сказал жене, что с рулеткой теперь покончено навсегда, на этот раз она была абсолютно уверена, что так оно и есть. А ведь сколько раз до этого он давал ей подобные обещания, но снова срывался и брался за старое, испытывая при этом огромнейший комплекс вины. Вероятно, с этим недугом помогла Достоевскому справиться Белая Луна, входившая в этот период в своей прогрессии в V дом радикса писателя, соединившись с его куспидом. Она очистила эту сферу его жизни, и наконец-то он избавился от своей пагубной страсти к игре. Однако полного обновления и полного понимания сущности подлинного идеала человека в Достоевском еще не произошло, потому что сразу после этого умер их первый ребенок, а спустя несколько лет – еще один. Красота в сознании писателя еще не способна была спасать мир, но он верил в ее будущее призвание, переориентировавшись на Северный Узел в XI доме.

Идея о спасении мира красотой перекликается с мифом о Золотом Осле, которого спасают розы – цветы Венеры. Венера управляет Весами, символизируя собой закон гармонии и справедливости. Когда герой «Идиота» говорит, что красота спасет мир, то это есть упование на справедливость последнего Суда, который будет осуществляться по законам внутренней красоты, и тогда красота внешняя сойдется с красотой внутренней. У Достоевского же два управителя VII дома, находящиеся в соединении в XIIм доме и определившие его осуждение и ссылку, состоят в квадратуре с Ураном, Нептуном и Венерой в VIII доме. Это говорит о том, что высокие идеалы переустройства мира во имя красоты и любви у Достоевского дисгармонично соотносились с законами справедливости земного мира. Опьяняющий идеализм писателя-пророка подвергся отрезвлению законом реального мира, что в итоге дало полную трансформацию и преображение его идеалов.

Долгое время писатель не мог устроить свою личную жизнь. У него был очень неудачный первый брак, заключение которого состоялось 6 февраля 1857 г. (ст. ст.), на 36м году жизни и на точном обращении Черной Луны в его радиксе (она находилась в день брака где-то в 4м° Скорпиона). Первая жена не любила Достоевского. В соответствии с характеристикой Лилит в VI доме, он практически прислуживал ей, работая и обеспечивая ей и ее сыну от первого брака сносное существование. Однако она все время жаловалась на нужду и сожалела, что не вышла замуж за другого, которым была увлечена до своего замужества с Достоевским. Последний же пылал к ней безумной страстью, которая, однако, скоро угасла. Первый брак был безусловной ошибкой. Писатель расплачивался за нее еще долго и после смерти своей первой жены, обеспечивая с таким трудом дающимися ему деньгами ее подросшего сына – хама и тунеядца. Затем был «инфернальный» роман с Аполлинарией Сусловой, образ которой он воплотил в нескольких своих не вполне «адекватных» героинях. Через какое-то время она его разлюбила, однако они еще долго продолжали общаться и портить друг другу нервы. И, наконец, когда ему исполнилось уже 45 лет, 15 февраля 1867 г. (ст. ст.) он женился во второй (и последний) раз, теперь уже на женщине, которая его действительно самоотверженно любила, – Анне Григорьевне Сниткиной, – и на этот раз обрел долгожданное счастье. Для писателя это был настоящий подарок судьбы.

На момент его знакомства с будущей женой (4 октября 1866 г. по ст. ст.) показатель света Белая Луна соединилась с десцендентом и вошла в VII дом, из чего можно заключить, что наконец-то судьба послала ему награду и утешение за все испытанные им страдания. Он обрел настоящую любовь и поддержку самого близкого друга своей жизни в лице жены. Следует сказать, что в период их первой встречи не только Белая, – Черная Луна уже давно следовала по его VII дому, однако именно с вхождением Белой Луны в этот дом и завязалось их знакомство. Лилит же в этот день находилась на «несчастном» Меркурии, отчего писатель пребывал в абсолютной растерянности, так как перед ним, как он полагал, стояла непосильная задача: в кратчайший срок окончить новый, едва начатый роман. В случае неудачи он бы потерпел серьезное финансовое фиаско, согласно договору со своим издательством. Опасаясь, что не поспеет к сроку, Достоевский решился вызвать на помощь стенографистку, которая ускорила бы его работу. Ею и оказалась Анна Григорьевна. Она смогла убедить его, что опасения напрасны и они все успеют. Это придало ему дополнительные силы и уверенность в себе. Благотворное влияние его помощницы заставило Достоевского обратить на нее внимание (вначале он ее практически не замечал), и он вдруг понял, что полюбил ее.

Появление Анны Григорьевны в его жизни озарило ее светом и умиротворенностью. Прежний идеал красивой и роковой женщины в нем померк, и на смену ему пришел подлинный идеал женщины, пусть не столь красивой (по тогдашним канонам красоты), зато очень доброй, любящей и отзывчивой. Хотя и здесь свойственное ему самолюбивое чувство часто давало себя знать, вследствие чего не все было безмятежно в их семейной жизни, тем не менее супругу свою он все же любил, чему в немалой степени сопутствовало то, что его давняя мечта – иметь детей – наконец смогла осуществиться. Как пишет сама Анна Григорьевна в своих «Воспоминаниях», «мы с мужем представляли собой людей «совсем другой конструкции, другого склада, других воззрений», но «всегда оставались собою», нимало не вторя и не подделываясь друг к другу, и не впутывались своею душою – я – в его психологию, он – в мою, и таким образом мой добрый муж и я – мы оба чувствовали себя свободными душой. Федор Михайлович, так много и одиноко мысливший о глубоких вопросах человеческой души, вероятно, ценил это мое невмешательство в его душевную и умственную жизнь, а потому иногда говорил мне: «Ты единственная из женщин, которая поняла меня!» (то есть то, что для него было важнее всего). Его отношения ко мне всегда составляли какую-то «твердую стену, о которую (он чувствовал это), что он может на нее опереться или, вернее, к ней прислониться. И она не уронит и согреет». Этим объясняется, по-моему, и то удивительное доверие, которое мой муж питал ко мне и ко всем моим действиям, хотя все, что я делала, не выходило за пределы чего-нибудь обыкновенного. Эти-то отношения с обоих сторон и дали нам обоим возможность прожить все четырнадцать лет нашей брачной жизни в возможном для людей счастье на земле» (51: стр. 390-391).

Через два года после выхода романа «Идиот», когда писатель начал работать над романом «Бесы», ядро планет в Козероге в прогрессии оказалось уже в 20м° Водолея, приуроченном к началу пятого Дня Творения. При этом планеты, управляющие VII домом, в прогрессии соединились с асцендентом Достоевского (и тем самым с асцендентом кометы): Хирон оказался в 21м° Тельца в начале написания романа, а Плутон – через 4 года, когда роман был завершен. В этом романе Достоевский стремился перейти от описания памфлетной злобы дня в область «предведений и предчувствий». Здесь «ему хотелось высказаться до конца, и не памфлетно, но так, как умели же высказываться в древних Откровениях… Так, чтобы не навязывать ответ, но чтобы он как бы сам родился в сознании читателей» (91: стр. 409). «Достоевский верил в читателя, верил, что идея «Бесов», «Некрасивость убьет», сопоставится в сознании людей с «Красота спасет мир» князя Мышкина из «Идиота», – пишет Ю. Селезнев (91: стр. 416).

Задачей «Бесов» было раскрытие важнейших сторон нигилизма, чуждого истинно социалистическому переустройству мира, как его понимал Достоевский. «Вскрыть, показать самый корень всех форм, всех проявлений этой болезни – бесовства, как окрестил ее Достоевский, – фанатической всеразрушительной идеи, прикрывающейся масками революционности, социализма, общечеловеческого блага, – эта задача стоит романа. Тут не готовность самопожертвования во имя оздоровления общества, напротив: способность и готовность пожертвовать хоть всем миром ради осуществления своих теорий. Тут будто бесы вошли в стадо свиней, как в одной из притч евангелиста Луки» (91: стр. 395).

В определенном смысле сюжетную линию роману Достоевского дало активно обсуждаемое в прессе бакунинско-нечаевское дело, названное немецкими газетами «нигилистической революцией в России». И хотя эта программа осуждалась как основателями мирового Интернационала, так и писателями-революционерами, и называлась ими авантюристической программой, миф нигилистического революционного переворота воплотился затем в революции 1917 года в России и не раз потом в том или ином виде воплощался в мировой истории.

Как любящий сын своей родной России, Достоевский чрезвычайно беспокоился о ней и постоянно ставил вопрос о необходимости исцеления ее от язвы всенародного пьянства. Без решения этого вопроса бессмысленно было говорить обо всех других надеждах, которые он возлагал на нее. Кабак все больше подменял собою храм. Это оборачивалось развратом, разрушением семей, преступлениями. «Сквернословие чуть не в народную доблесть возвели, дескать, так уж привык народ свои чувства выражать: естественно, пьяному и нельзя иметь другого языка, кроме сквернословного… Все погибнет, все силы, все соки народные проклятый паук через кабак высосет, если сам народ не опомнится, а интеллигенция не поможет ему» (91: стр. 423). Он много писал об этом в «Дневнике писателя»: «Мне воображается, что даже беднейший какой-нибудь школьный учитель и тот мог бы ужасно много сделать» (91: стр. 423), чтобы искоренить эти всенародные язвы.

Писатель всей душой болел за Россию, ведь Уран и Нептун управляют Водолеем – знаком России, и их связь с Лилит в Скорпионе говорит обо всех бедах, которые испытывает его родина и которые преломляются через судьбу Достоевского. В романе «Подросток» он вывел образ Версилова – «европейского скитальца с русской душой». В образе этого героя писатель стремился соединить две идеи – Запада и России. Он наделил его способностью «своего боления за всех». Версилов вернулся в Россию, чтобы найти ту русскую крестьянку, которая родила его сына, передать сыну опыт своей судьбы, потому что в нем он видел будущее России, а значит, и всего мира. «В русской идее Версилова Россия вместит в себя и Европу, всю ее культуру, накопленную веками и всеми народами Запада, и не растворится в ней, а соединится в новом, высшем синтезе, в котором совокупятся все души народов в понимании и сочувствии», – пишет Ю. Селезнев (91: стр. 436). Версилов является «носителем высшей российской культурной мысли». Этот тип, по его убеждению, создался именно в России и его еще нет нигде в мире. Это – тип, всемирно болеющий за всех. «Нельзя более любить Россию, чем люблю ее я, – говорит Версилов, – но я никогда не упрекал себя за то, что Венеция, Рим, Париж, сокровища их наук и искусств, вся история их – мне милей, чем Россия. Эти «осколки святых чудес» нам дороже, чем им самим! У них теперь другие мысли и другие чувства, и они перестали дорожить старыми камнями… Одна Россия живет не для себя, а для мысли» (53: стр. 280). Будучи атеистом, Версилов мог построить всего лишь утопию о будущем гармоническом человеческом общежитии, «золотом веке», основанном на принципах любви и гуманности. Спасти мир, по его мнению, можно только нравственной мыслью о возможности и необходимости жить не только для себя, но и для других в «царстве божием» на земле, устроенном без Бога.

Рассказ ведется от имени сына Версилова, «подростка», потому что, по мнению писателя, будущее все-таки не за «отцами», а за «детьми». Достоевскому удалось увидеть светлую миссию «детей», потому что в период работы над романом прогрессивная Белая Луна соединилась с первой планетой в V доме Прозерпиной, связанной с алхимическим перерождением. Сын Версилова ощущает свою раннюю оскорбленность незаконностью своего рождения, олицетворяющей собой случайность и всеобщую разъединенность. «Я взял душу безгрешную, – объясняет писатель, – но уже загаженную страшной возможностью разврата, раннею ненавистью за ничтожность и случайность свою» (91: стр. 437). Молодое поколение нуждается в руководящей идее, доводящей порой до чудовищных крайностей. Подросток проходит через искушение нигилизмом в кружке молодых людей, ищущих осмысленной жизни. И он нашел свою идею – в миллионе, в том, чтобы стать Ротшильдом. Это, как он решил, «единственный путь, который приводит на первое место даже ничтожество». Уязвленный своим социальным ничтожеством, своей случайностью и «безродностью», герой «Подростка» соблазнился буржуазной идеей власти денег над миром. Но это его «ротшильдовское» увлечение, по сути своей, противно самой природе русского человека, так как, по мнению писателя, русский человек по складу своего характера только тогда и живет для себя, только тогда и ощущает себя истинно русским, когда живет для других. «Ротшильдовская» же идея ведет к обособлению, служит лишь кучке «избранных», паразитирующих на остальном человечестве. Новое молодое поколение, по мысли Достоевского, все же жаждет отыскать руководящую идею иного рода – собирательную и руководящую, «соборную» идею русского народа. Следует сказать, что как раз в период написания «Подростка» прогрессивный альмутен II дома в гороскопе писателя, его ущербный Меркурий вошел в 1й° Водолея, символизируя крушение накопительских идеалов в России, и в эпоху Водолея, – прежде всего.

Однажды Версилов рассказал своему сыну один свой сон, в котором он оказался внутри ожившей картины, где был изображен «золотой век». «Тут запомнило свою колыбель европейское человечество, и мысль о том как бы наполнила и мою душу родною любовью. Здесь был земной рай человечества: боги сходили с небес и роднились с людьми», – рассказывал он. – Люди там были прекрасны и невинны, и все их силы уходили в любовь и в простодушную радость… И вот это заходящее солнце первого дня европейского человечества… обратилось для меня тотчас, как я проснулся, наяву, в заходящее солнце последнего дня европейского человечества» (53: стр. 277, 278). Это воспоминание было осмыслено Версиловым как пророчество о том, что в конце должно быть так же, как и в начале. Пройдя через хаос, разложение, зло земного мира, человечество снова должно вернуться к гармоническим началам, но это уже будет последний, закатный его час. «Я скитался один. Не про себя лично говорю – я про русскую мысль говорю», – исповедуется Версилов (53: стр. 278). В одиночку его утопия неосуществима, таким образом общей задачи не разрешить, поэтому – «Лучшие люди должны объединяться». Наобъединялись уже лучшие люди…

Достоевский вводит в роман еще одного героя, как бы в противовес Версилову, – крестьянина Макара Долгорукого, отчима Подростка. Если Версилов – европейский скиталец, то Макар – русский странник. Версилов чувствует себя везде бездомным, а Макар ощущает всю Россию и даже весь мир своим домом; Версилов – атеист, Макар – глубоко верующий человек, хотя его вера внецерковна, он – «народный святой». «Версилов – русское порождение общемирового «безобразия», хаоса, всеобщей разъединенности, его утопия будущей мировой гармонии и должна противостоять этому безобразию; Макар – воплощение как раз «благообразия», как отражение в его личности мировой гармонии, и не в будущем, а уже в настоящем: он как бы носит в себе тот «золотой век», о котором мечтает Версилов», – пишет Селезнев (91: стр. 455). Но мечта Версилова предполагает внешнее, социальное переустройство мира, способствующее внутреннему просветлению личности каждого, а Макар – как бы живое воплощение идеи внутренней работы над собой, нравственного самоусовершенствования, «подвига души» во имя не только личного, но и мирового спасения. Подросток тянется к ним обоим и понимает, что только в одном или только в другом – не вся правда. Герой остается на распутье, в котором, как считал Достоевский, находится сейчас все молодое поколение. Писатель хотел, чтобы, прочитав этот роман, оно само смогло найти свой истинный путь.

23 июня 1878 г. (по ст. стилю) Достоевский вместе с философом В. Соловьевым ездил в Оптину пустынь, где познакомился со старцем Амвросием, ставшим прототипом Зосимы из «Братьев Карамазовых». В Оптину пустынь писатель ехал, томясь безысходной виной за недавнюю смерть своего сына Алеши. В прогрессии на этот период Лилит соединилась с Ураном, Нептуном и Венерой в радиксе Достоевского. Это был еще один сокрушительный удар темных сил по его V дому. В транзитах Сатурн в соединении с Лилит шел по соединению Плутона и Хирона, совершая последний в его жизни Суд. В день смерти Алеши транзитный альмутен VIII дома Юпитер соединился с куспидом XI дома и включил оппозицией V дом. А в день поездки в Оптину пустынь альмутен XII дома Марс соединился с куспидом V дома. Транзитная Белая Луна от соединения с іс в 19м° Рака в день смерти сына дошла к моменту поездки к положению Солнца 16 июля, то есть прошла отрезок от затмения Солнца 10 июля 1972 г. до начала цикла кометы. Произошел последний Суд и последнее наказание – потеря ребенка. Это стало причиной его поездки в святое место и встречи со старцем Амвросием, которая помогла ему многое понять. На обратном пути он был молчалив, задумчив, «выглядел отмякшим, несколько посветлевшим» (91: стр. 482). Достоевский получил для своего романа необходимый ему образ праведника, народного «святого» Зосимы, которого сделал духовным наставником главного героя, получившего имя его сына Алеши. Другим наставником ему станет сама жизнь со всеми своими искушениями. Сразу после Оптиной пустыни у писателя «сама собою» завязалась сюжетная линия «Братьев Карамазовых».

Когда писатель завершал работу над своим последним романом, прогрессия трех планет в Козероге поместила их в последний градус Водолея – первый градус Рыб, что символизировало переход от эры Рыб к эре Водолея; прогрессивный Марс дошел до 23го° Весов, обозначающего Фрашегирд, а прогрессивное Солнце соединилось с mc, на положении которого происходило последующее соединение Урана и Нептуна. Это значит, что идея романа проецируется в наше время, предшествующее Фрашегирду.

В «Братьях Карамазовых» автор описывает жизнь одной семьи, члены которой отражают различные взгляды на мир современного Достоевскому общества. Глава семьи и отец, Федор Павлович, помещик-развратник, живущий за счет крепостных, – чисто русское и вместе с тем всемирное явление. Иван, один из сыновей, – ученый-философ, книжник и атеист, занимающийся историей церкви (в его образе писатель отразил некоторые черты В. Соловьева, как он его воспринимал). Второй сын – Дмитрий – полная противоположность Ивану, человек неуправляемый, стихийный, погрязший в бездне страстей. Младший сын Алеша – воспитанник монастыря, чистая и невинная душа, верующая в Бога. Лакей Смердяков – незаконнорожденный сын их отца и тоже по-своему философ. Он ненавидит всю Россию и жалеет, что в 1812м году ее не покорил Наполеон: тогда бы «умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к себе». Духовное плебейство у него в крови, и он отождествляет свое состояние с состоянием всего российского народа и полагает, что во всем народе есть потребность, чтобы им управляли, чтобы его пороли и держали в ежовых рукавицах. Поэтому вся проблема для него – найти того хозяина-управляющего, которому не стыдно будет подчиниться.

Многое отразилось в жизни этого семейства: «от последних фактов злобы дня до библейской истории Авеля, невинно убиенного братом своим Каином; от газетной хроники до гамлетовского «быть или не быть», от великих страстей шиллеровских братьев до гетевской встречи Фауста с Мефистофелем; от современного терроризма до вечной истории воскресения души страданием; от искушения дьяволом Христа в пустыне до сегодняшних искушений народа кабаком и золотой мошной», как пишет Ю. Селезнев (91: стр. 490). В гуляке и забулдыге Дмитрие соединяются крайности низости и величия. «Пусть я иду в то же самое время вслед за чертом, но я все-таки и твой сын, Господи, и люблю тебя, – говорит он. – Красота – это страшная и ужасная вещь! Страшная, потому что неопределимая, а определить нельзя, потому что Бог задал одни загадки. Тут берега сходятся, тут все противоречия вместе живут… Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы – сердца людей…» (52: стр. 135, 136).

Словами книжника Ивана Достоевский передает свои размышления о гармонии и справедливости. Если счастливое обустройство мира – дело будущего, то как же быть тем сегодняшним, которые служат фундаментом для этой мировой гармонии? Почему они должны страдать? Почему им не дано жить в идеальном гармоничном мире? И Иван отказывается от высшей гармонии, если она стоит хотя бы одной слезинки замученного ребенка.

Иван рассказывает Алеше сочиненную им поэму «Великий инквизитор», которая должна открыть всему миру новую истину, новый символ веры. Если представить, говорит Иван, что в каком-нибудь фанатичном XVI веке явится сам Христос, как он и обещал, то какой-нибудь его служитель, Великий инквизитор, тотчас заточит его в тюрьму, хотя и узнает его. «– Зачем Ты пришел мешать нам? Не Ты ли так часто тогда говорил: «Хочу сделать вас свободными?» Но вот Ты теперь увидел этих «свободных»… Да, это дело нам дорого стоило… Но мы докончили наконец это дело во имя Твое. 15 веков мучились мы с этою свободой, но теперь это кончено… и именно ныне эти люди уверены более чем когда-нибудь, что свободны вполне, а между тем сами же они принесли нам свободу свою и покорно положили ее к ногам нашим… Знаешь ли Ты, что пройдут века, и человечество провозгласит, что преступления нет, а стало быть, нет и греха, а есть лишь только голодные. «Накорми, тогда и спрашивай с них добродетели!» – вот что напишут на знамени… которым разрушится храм Твой. На месте храма твоего воздвигнется новое здание» (52: стр. 275, 277). Достоевский объяснял значение образа «камней и хлеба»: «Камни и хлебы – значит теперешний социальный вопрос, среда… Это всегда было: дай пищу всем, обеспечь их, дай им такое устройство социальное, чтобы хлеб и порядок у них был всегда, – тогда уж можно и спрашивать, теперь же – с голодухи грешат. Грешно с них и спрашивать, ибо главные пороки и беды человека произошли от голоду, холоду, нищеты и из невозможной борьбы за существование» (91: стр. 506).

Писатель считал, что и христианство, и социализм вышли из одного истока – из веры в возможность гармонического человеческого общежития, устроенного на началах братского единения. Но христианство основывается на внутреннем духовном совершенствовании каждого, без скидок на давление внешней среды, а социалисты рассчитывают сначала исправить мир внешним образом за счет его социальной переделки, и это станет основой для возрождения внутреннего человека. Христианство стоит на духе, а социализм – на разуме. Именно на разум без религиозной основы Достоевский и не желал полагаться, потому как разум без нравственной совести опасен. Но сама трагическая борьба этих двух начал, считал писатель, и является силой, движущей человечество к истине. Если же человечество достигнет одновременно духовного и социального идеала, движение прекратится, так как цель его будет достигнута. Обратить камни в хлебы – это значит накормить голодных, пояснял Достоевский, но за счет забвения духовного начала, о котором не думают социалисты.

Великий Инквизитор уверен, что люди не хотят быть свободными, им нужно только «сбиться в одно стадо», в один «общий и согласный муравейник», ибо человек по природе своей – раб. И кучка избранных во главе с Инквизитором даст им этот муравейник, в котором они будут счастливы. И не будет у людей никаких тайн от их правителей, которые сами будут владеть тайной о том, что не с Христом, а с тем, кто искушал его в пустыне, будут они, хотя людям они скажут, что делают это во имя Христа. Тогда они будут заботиться о земном благополучии своих подопечных, разрешат им и грех, ибо человек слаб, и что уж с этим поделаешь, – так и будет, поэтому пусть расслабятся и любят себя такими, «какие они есть».

Достоевского всегда возмущала идея тайной власти немногих избранных надо всем человечеством, почитаемым за стадо, за материал для строительства некоего невидимого храма; не любил он и братство «вольных каменщиков» – масонов. Возражения словам Инквизитора в тексте он не дал, так как роман – это художественное произведение, а не философский трактат, и формы проявления авторской мысли здесь иные. Он не собирался разъяснять читателям свои взгляды, но верил, что зловещие пророчества Инквизитора разбудят человеческую совесть, и человек отвергнет «благодеяние» избранных и сам найдет ответ на вопрос «что делать?». Не всем, однако, удалось его найти, и совесть не всех была разбужена этим произведением. Вспоминается в этой связи некий критик, фамилии которого я уже не вспомню, «в пух и прах» пустившийся разбивать философскую трактовку Бердяевым «Легенды и Великом Инквизиторе» Достоевского. Этот безымянный для моей памяти автор сурово отчитал философа за то, что последний нашел слишком много свободы в этой работе Достоевского, приписав писателю свои собственные мысли, которых у последнего и близко не было. В качестве же наиболее убедительного аргумента в пользу своих слов критик привел тот факт, что ведь сам писатель не дал ответ на главный вопрос «Легенды». Так что этот ответ вполне мог быть дан не в пользу свободы, а совсем даже наоборот. Так ли уж ценна свобода, если она влечет за собой такие опасности? Одним словом, не только философ, но и писатель явно преувеличивали не только интеллектуальные, но и духовные возможности некоторых своих читателей.

Ответ на главный вопрос «Легенды о Великом Инквизиторе» Достоевский предоставил дать самому Алеше в ходе дальнейшего повествования. Алеша же не может принять правды Ивана и Великого Инквизитора, он верит в иную правду, связанную с любовью людей друг к другу. Когда герой пошел к старцу Зосиме в надежде, что тот оставит его в монастыре, то вместо этого старец не захотел оставлять его и сказал: «Иди в мир: не здесь, но там твое место». Алеша хотел получить готовый ответ на вопрос об истине, хотел услышать его от человека, которому беспредельно верил. Судя по всему, его вера в Бога не была гармоничной, так как основывалась на вере в Зосиму и Зосимову безгрешность. Он не был склонен искать истину в себе, так как не был уверен в себе. Зато полагался на авторитет старца. По этой причине то обстоятельство, что после смерти Зосимы стал ощущаться запах его разлагающегося тела, а по церковным канонам усопшие святые и безгрешные дурно пахнуть не должны, повергло его в сомнения: если уж и Зосима неправеден, то кто же тогда? Или прав Иван со своим Великим Инквизитором? Алеше просто не надо было искать праведность в других, а самому работать над собой, прислушиваться к голосу собственной совести.

Старец Зосима передал Алеше самые сокровенные мысли Достоевского о том, что каждый человек несет в себе вину за все человечество, ибо все – как переливающиеся сосуды, и потому чем чище душа человека, тем больше он ощущает вину за все зло, творимое в мире. Когда люди постигнут ту истину, что каждый виновен не только за себя, но и за всех, тогда станут как братья и достигнут единства друг с другом. К счастью, роднит нас не только общая вина, но и нечто более благородное.

В бога Алеша верил неистово, как и сам Достоевский, оставляя в душе след сомнению и борясь внутренне с ним. В привязанности веры Алеши к старцу Зосиме отражена и вера писателя в Бога в связи с личностью Христа. Он и от истины отказался бы, только бы быть с Христом, а это уже извращение, не вера, а фанатизм, хотя следует признать, что некоторым образом на такого рода вере настаивал библейский господь Бог, когда испытывал Авраама, приказав ему убить своего сына Исаака. Здесь явно Аврааму предлагалось преступить истину ради веры в Бога. И его вера должна была быть сильнее, чем страх совершить преступление.

Неуверенность мятущейся души Алеши отражена исполнителем его роли в советской экранизации романа А. Мягковым. На вопрос отца «Скажи, Алеша, есть ли Бог?» персонаж А. Мягкова с диким, противоестественным фанатизмом в глазах продекламировал: «Бог есть!» По всему было видно, что такой Алеша изо всех сил пытается убедить себя в этом и очень боится, что, скорее всего, это все же не так. Конечно, соответствующая игра актера может объясняться тем, что коммунистическое общество, в котором воспитывался и жил исполнитель данной роли, было насквозь атеистичным и верило только в науку, а эта наука утверждала, что вера в Бога является результатом психического расстройства личности. Поэтому и Алеша изображается не вполне здоровым человеком. Атеисты не умели играть верующих, так как считали их ненормальными. Но в то же время это исполнение роли Алеши попало в точку в самом контексте дальнейших испытаний, которые Достоевский собирался послать на долю своего героя. Писатель не успел создать вторую, главную часть «Братьев Карамазовых», в которой хотел провести Алешу через великие соблазны и искушения духа. Возможно, последний прошел бы даже через испытание «скорым подвигом», приняв участие в покушении на царя, и был бы осужден на каторгу, в нравственных страданиях которой он, подобно Достоевскому, и открыл бы духовно себя.

Свои последние записи в «Дневнике писателя» Федор Михайлович посвятил теме спора между христианством и социализмом. Он считал, что им необходимо соединиться ради идеи русского социализма. «Вся глубокая ошибка социалистов, – писал он, – в том, что они не признают в русском народе церкви. Я не про здания церковные теперь говорю и не про причты, я про наш русский социализм теперь говорю… Я говорю про неустанную жажду в народе русском, всегда в нем присущую, великого, всеобщего, всенародного, всебратского единения» (91: стр. 535). В духовной свободе и равенстве – идея «русского социализма», или, как он его называл, «христианского социализма».

Умер писатель 28 января 1881 г. (ст. стиль), через два месяца после выхода «Братьев Карамазовых». В этот день в транзитах Уран находился в 13м° Девы, на золотом сечении 1го° Водолея, знаменуя собой замысел эры Водолея. После этого Уран дошел до точки своей инверсии в 1м° Водолея в начале 1912 г., когда Бердяев почувствовал рождение в мире новой религии творчества и начал писать свою лучшую книгу, параллельно переругавшись со всеми, кто тормозил творческий полет его мысли. Философ считал творчество Достоевского образцом нарождающейся религии и сумел передать в «Смысле творчества» замысел посмертной программы писателя, который перед смертью намеревался продолжить историю братьев Карамазовых, – возможно, на каком-то ином уровне это и будет реализовано программой кометы Шумейкера-Леви.

Смерть произошла на обращении Сатурна Достоевского – альмутена его X дома. Человек выполнил земную цель своей жизни, вершиной которой стало создание «Братьев Карамазовых». Лилит в момент смерти проходила по его Марсу во Льве в V доме. Тема любви так и осталась недоработанной им, и эту неизжитую карму по V дому (игра в рулетку, безрассудные любовные страсти) он унес с собой в посмертье.

Белая Луна находилась в соединении с его радикальным Меркурием в 8м° Стрельца в VII доме: она здесь соединилась с управителем своего знака. Даже его посмертная программа осталась связанной со святостью Слова. Идея социализма – это идея VII дома, но при этом Меркурий радикса и Белая Луна, проходящая по нему, находятся в религиозном знаке Стрельца. Поэтому в качестве идеала будущего мироустройства он представлял себе «христианский социализм». Возможен ли он реально – трудно сказать, но уж, во всяком случае, капитализм по определению не может быть идеалом мироустройства и христианской жизни.

Достоевский всегда ощущал свою способность перевернуть, переродить мир словом, и ему хотелось только одного – быть услышанным. И даже если бы он точно знал, что его никто не услышит, он все равно бы следовал своему пути в надежде быть услышанным в будущем. Смертно только тело, но дело жизни его – слово – переживет все времена и пространства всемирных потрясений, которые он предвидел в будущем. И тогда его слово отзовется в дальнейших поколениях. Он всегда стремился проповедовать истину и видел ее в том, что люди могут быть прекрасны и счастливы, даже живя в этом земном мире. «Да, я видел истину, и я не хочу и не могу верить, чтобы зло было нормальным состоянием людей: главное – люби других как себя и тотчас найдешь, как устроиться», – писал Достоевский (91: стр. 470). Зло он рассматривал как болезнь мира, как временное явление, которое будет устранено.

И еще он верил в великую миссию России, которая способна спасти весь мир, так как всегда ощущала свое внутреннее единство с ним, дорожила всеми ценностями других культур и народов, как своими. У России – огромный потенциал любви и сострадания, а только это и способно соединить в братском союзе все человечество.

Назад

Вперед