Оксана Лианова.

Города Солнца и их смиренные обитатели.

 

Вот уже скоро шестнадцать лет, как мирно упокоилось одно из самых зловещих государств за всю историю человечества, – Союз Советских Социалистических Республик. Эта страна была истинной, на зависть многим, теократией. Точнее, а-теократией, хотя и не без своего мини-бога, непогрешимого «вождя мирового пролетариата» В.И. Ленина, чей мумифицированный по египетскому обряду труп до сих пор ожидает своего воскресения на главной площади страны.

Официальная религия этой державы под безобидным с виду названием коммунизм действительно держала бразды правления всей государственной машиной в своих руках. И это был тот самый редкий, но желанный для многих идеологически ориентированных политиков случай, когда идея управляла материей и духовные интересы государства ставились над его материальными интересами. Скольких «малайцев, негров и китайцев» накормила эта «миролюбивая» страна в расчете обратить их в свою веру, – теперь уже и не счесть.

Духовной основой СССР была парадоксальная идея господства материи, первичности материи по отношению к идее. Отсюда произрастают корни патологически неприязненного, презрительного отношения лидеров Советского Союза к интеллигенции, и, прежде всего, – к интеллигенции думающей, мыслящей не по партийному шаблону, а по своему собственному, естественному образу мышления. Из людей целенаправленно выбивалась интеллектуальная «дурь», с тем, чтобы они даже думать не смели усомниться в правильности коммунистического пути к счастью.

С самых первых лет своего существования советское государство глубоко озаботилось продуцированием нового социального типа – советского человека, т.е., своеобразного псевдо-интернационального нео-голема с широкой русскою душой. Душа нараспашку всегда была любимицей тоталитарных социумов, ведь если все мысли человека выложены на показ на праздничной витрине, тогда они легко и без лишних затруднений проходят инспекцию у мудрых комиссаров духа. А русский человек вообще является идеальным объектом для подобных социальных экспериментов: исторически его планомерно усмиряли, душили и спаивали, и он давно уже стал «таким, как вам надо», – психологически гибким и образцово уступчивым.

Природный коллективизм является превосходным заделом для внедрения в народное сознание религиозного коммунизма. Привычка опираться на авторитеты и не доверять своему мнению делает русского человека удивительно восприимчивым ко многим заманчивым идеям, обещающим рай земной в единой дружной семье народов. Для этого нужно только отказаться от своего я и жить интересами родного коллектива, а уже многомудрые и праведные рулевые этого нео-ковчега позаботятся о выборе правильного направления пути к поголовному людскому счастью.

Остальным народам, понятное дело, было несколько труднее сразу приспособиться к столь необычному для них способу бессмысленно-безбедного существования, но для того и существовала национальная политика коммунистов, которой еще по указанию В.И. Ленина занялся «замечательный грузин» И.В. Джугашвили-Сталин. С его нелегкой руки все «национально-буржуазные» элементы, тормозящие «прогрессивное» развитие мирового пролетариата на пути к светлому будущему, безжалостно вырубались на корню.

В истории, по-видимому, было немало примеров подобного «прогрессивного» роста сильных империальных государств. И гарантией успеха таких социальных прожектов всегда служила система обезличивания человека, лишения его естественных мыслей, чувств и привязанностей. В этом – вся соль подобных начинаний. Могу сказать, что в свое время я тоже училась в советской школе под внимательным руководством преподавателей коммунистической нравственности и морали. Самым страшным обвинением, которым вероломно пользовались наши школьные педагоги, были слова о том, что кто-то из нас «противопоставляет себя коллективу» и уличен в нежелании находиться в тот или иной момент рядом «со всеми своими товарищами».

Такие фразы взрослых позволяли им успешно стравливать детей друг с другом, благодаря чему некий обделенный коллективистскими талантами ребенок со слишком индивидуалистическими задатками становился мишенью всеобщей агрессии и «подгонялся под трафарет» руками самих, как сказал в свое время А. Райкин, ребятишек. «Старшие товарищи» при этом «мудро» стояли в стороне и умело руководили процессом, так или иначе поощряя наиболее активных обличителей «сатанинских» антикоммунистических язв. Видимо, они придерживались той мысли, что в дальнейшей взрослой жизни виртуозное владение техникой «Ату!» их воспитанникам еще очень пригодится.

В советских школьниках умело вырабатывалась психология волчьей стаи, что служило хорошим фундаментом для внедрения в детское сознание «святой» коммунистической веры. «Буржуазный индивидуализм» считался знаком глубокого грехопадения человека и наказывался соответствующим образом. Что касается меня, то в моей школьной характеристике бескомпромиссная классная руководительница, помимо массы положительных речей, очень «строго, но справедливо» написала: «С одноклассниками скрытна, замкнута, себялюбива». Ни в чем другом уличить меня она не могла: и классных окон я не била, и учителям столы не поджигала, и в «аморалке» замечена не была, да и оценки имела высокие. Но эти непредвзятые три слова, не иначе как с искренней болью в душе о моей нелегкой будущности написанные сердобольной учительницей, похлеще были куда более серьезных обвинений, потому как заключали в себе намек на возможность моего последующего грехопадения по полной программе.

В детстве и юности я твердо, как и положено советским людям, верила в коммунизм и считала себя настоящей «черной ведьмой» в светлом социалистическом обществе, потому как была недостаточно разговорчивой для него. Одно лишь меня смущало: что-то в этом обществе было не так, поскольку оно казалось мне каким-то «не совсем живым». Разговоры о светлом будущем, в которое я, как и «все мои товарищи», искренне верила, казались скучными, пресными и какими-то ненастоящими. Идея мировой гармонии казалась противоестественной, – и вовсе не из-за самой гармонии, а из-за того, каким шлейфом эта гармония окутывалась. У меня она почему-то ассоциировалась с цыганским «казенным домом» и снами Веры Павловны о швейных мастерских, в которых люди с утра до ночи сидят вплотную друг к другу и исполняют однообразно-механическую работу, постепенно теряя все свои интеллектуальные и творческие силы. Значительно позже я узнала, на какую широкую ногу поставлено швейное производство в тюремных зонах, где люди подолгу привязаны к одному и тому же месту и всегда пребывают на виду не только у тюремщиков, но и друг у друга. А что может быть ужаснее, чем невозможность смены обстановки, уединения и сохранения интимного пространства человека?

Тут-то я и поняла, откуда у меня столь неуместные ассоциации. Одним словом, «светлый» коммунизм в моем преставлении попахивал казенным черным хлебом с мутноватой бурдой в железной миске и жестким контролем над каждым человеческим объектом. А разве не такие же перспективы у реального коммунизма, о котором нам столько лет вещали его пламенные проповедники? И разве не усилиями коммунистических властей вся советская страна превратилась в один огромный тюремный барак, огороженный колючей проволокой? А что касается собственно бараков, то условия содержания в них были такими, что жизнь остальных людей «на свободе» действительно могла заключенным показаться подлинным земным Эдемом.

Одна моя «идеологически благонадежная» во всех отношениях школьная подруга как-то сказала: «Я не представляю, как мы будем жить при коммунизме, когда все будет поровну и бесплатно. Вот, например, я смогу взять себе одно какое-то платье. А что, если я захочу себе десять таких платьев?» Не помню, что я ей тогда ответила, но позже я стала прекрасно понимать ход мыслей творцов коммунистического рая. Весь секрет здесь в том, что человек нового, «коммунистического» формата просто не пожелает себе второго платья: второе платье – уже от лукавого, от «буржуазного» направления мыслей, от которого человек будет полностью избавлен. У такого человека вообще не будет никаких желаний, кроме тех, что ему будут предписаны. Уж не знаю, каким путем коммунистическое руководство намеревалось достигнуть подобного «идеального» состояния сознания своих подопечных. Ведь столь популярные в СССР пафосные патриотические песни и многочисленные восхваления партии и «великого советского народа», призванные оказать суггестивное влияние на людей, – всего лишь полумера, не способная полностью обезличить и заставить каждого гражданина «великой страны» жить лишь ее великодержавными интересами. Поэтому не исключено, что для такой «благородной цели» предполагалось использование специальных нейролептических препаратов, которые активно разрабатывались в научных лабораториях СССР.

Идеал человека нового типа еще в начале эпохи «коммунистического творения» очень точно описал В. Маяковский в своих знаменитых строчках: «Гвозди бы делать из таких людей. Крепче бы не было в мире гвоздей». Одним словом, пролетарская индустриализация была тогда в моде, в отличие от «мелкобуржуазного» сельского хозяйства. Потому и механический «пламенный мотор» в глазах партийных лидеров и их единомышленников был куда предпочтительнее живого человеческого сердца. В отличие от своенравного и своевольного сердца, мотор управляем и предсказуем: «Нажми на кнопку – получишь результат», – как пела одна популярная в 80е годы группа с индустриальным названием. Коммунистический «прогресс» на деле трансформировался в личностный регресс, а человеческая психология, обойдя стадию «обезьяньего» (как слишком обремененного интеллектом) гештальта, переводилась на уровень «собачьего» бихевиоризма, согласно которому конкретный стимул всегда дает конкретную и вполне ожидаемую реакцию.

Все эти технологические потуги до боли напоминают популярные истории об Атлантиде, где проводились научные разработки по созданию людей «нового типа». Эти истории, быть может, большей частью фантастичны, но, как говорится, сказка – ложь, да в ней намек. Например, в книге В.И. Томпсона «Острова вне времени» описана технология производства сверхлюдей методом астральных операций по объединению нескольких человеческих индивидов в одно энергетически сильное, но абсолютно безвольное существо, которым в дальнейшем было крайне удобно манипулировать. На мой взгляд, писатель очень точно подметил основную людскую слабость, которая компенсируется человеком с помощью житейской техники группирования и окружения себя большим количеством людей, мыслящих в унисон с ним.

Широко известны также научные открытия в области психологии толпы, каждый член которой подвержен намного более эффективному управлению со стороны, чем когда он находится в бесперспективном в этом плане одиночестве. Подавляющее большинство современных людей чувствует свою силу и значимость, только растворяясь в коллективе, в своей группе, государстве и т.д. Члену коллектива доступно практически все, но сам он при этом как будто не несет никакой ответственности за сказанное им и сделанное, находясь в иллюзорном, полунаркотическом состоянии, близком к невменяемости. И не случайно за групповые преступления в судах, как правило, «больше дают», потому что известно, сколь опасным становится преступник, как только он попадает в группу единомышленников. Свойство группы – доводить людей до крайности, образуя между членами группы гармонический резонанс, который усиливает их психологические и поведенческие тенденции.

Большинство историй об Атлантиде является, по-видимому, художественным вымыслом. Что там происходило на самом деле, да и существовала ли Атлантида в действительности, – с полной уверенностью сказать, наверное, уже невозможно. Тем не менее, во многих (если не во всех) рассказах об этой легендарной стране присутствует тема безукоризненной жесткой организации атлантического общества. Быть может, здесь сказывается влияние основателя этой литературной традиции Платона, который впервые описал Атлантиду, наделив ее чертами идеального государственного устройства. А в чем Платон усматривал черты идеального государственного устройства, – хорошо известно всем знатокам его литературного творчества.

Идеальное государство Платона многие нынешние философы по праву называют полицейским государством. В нем действительно все стены имеют уши, а все потолки – глаза. Платон был одним из первых мыслителей в послепотопной земной истории, кто пытался найти ответ на вопрос об идеальном общественном укладе. И поскольку дохристианская языческая эпоха действительно характеризовалась сильными коллективистскими тенденциями, сам способ государственного устройства представлялся ее современникам, как вариант заботы о безличном коллективе, а не об отдельных членах этого общественного образования.

С целью укрепления данного государства и охранения его от гражданских войн и социальных катаклизмов Платон рекомендовал устройство браков по расчету, причем расчет должен был делаться на усреднение: богатым надлежало сочетаться браком только с бедными, а середнякам – с середняками. Тогда у всех всего было бы приблизительно поровну и финансовые средства никогда бы не скапливались в одних руках. Целью заключения брака Платон считал рождение детей, будущих членов этого счастливого общества. И если в течение десяти лет супругам не удастся осчастливить свою родину наследником, они, по мысли Платона, уже не имеют права на дальнейшее совместное проживание, как не оправдавшие надежд. Они просто обязаны будут развестись, с тем чтобы попытать счастья с другими брачными партнерами. А любят супруги друг друга, не любят, – Платона и его идеальное государство это совсем не интересовало. Желают они жить друг с другом, не желают, – все это лирика, пустые личные капризы, а в державе Платона все должны были думать только об общем благе своей механической цивилизации.

В «платоновском» государстве все граждане не жили бы, а просто тянули лямку: философы, не желающие быть правителями, вынуждены были бы править и получать за это мизерную оплату, а семьи простых людей лихорадочно производили бы потомство, опасаясь общественного остракизма в случае неудачи. Никто бы ничего не делал по любви, – разве только в случае редкого совпадения личных интересов с общественными. Все жители столь «прекрасной» страны делали бы все не для себя, а для кого-то, – непонятно, правда, для кого, если даже правителям приходилось бы мучиться своим, противным их свободной философской природе, руководящим положением. И кто бы в этом случае выиграл, – неизвестно. Разве что креативный дизайнер этого социального проекта по имени-фамилии Платон. Вот ему было бы, наверное, приятно. 

Осуждая бездушную политику жителей Атлантиды, ставшую причиной ее погружения во тьму океанических вод, Платон, тем не менее, никуда не ушел от тех же атлантических социальных предпочтений и создал в области своих идей практически такое же государство доминирующего типа, разве что с некоторыми техническими отличиями. Но любое государство подобного ряда обречено на погружение в морскую пучину, на самое морское дно. Такая же судьба постигла и СССР, который во многом походил на нереализованную при жизни мечту Платона, с тем существенным отличием, что у его кормила стояли далеко не философы, равнодушные к мирским почестям и богатству. Впрочем, быть может, они об этом и не знали? Быть может, большая их часть искренне считала себя блестящим мозгом русской интер-нации?

На уроках обществоведения мы проходили такую известную ленинскую тему, как «Три источника и три составных части марксизма». И одним из трех источников был назван английский утопический социализм. Речь идет, по-видимому, об «Утопии» Томаса Мора и «Новой Атлантиде» Фрэнсиса Бэкона. И вряд ли обойден вниманием «Город Солнца» итальянца Томмазо Кампанеллы. По мнению марксистов-ленинистов, не велика беда тот факт, что светлые фантазии утопических социалистов не воплотились в жизнь в людской истории. Ведь в России возможно все, даже самое нереальное. А после удачной реализации утопических идей в России уже можно было взяться за более широкий круг соседних стран, русифицировать сначала ближнее, затем и дальнее зарубежье. Переведение народов мира на «интернациональный» русский язык, облегчающий их вступление в единую семью коммунистического благоденствия, действительно могло бы послужить чудесной смазкой вазелина для осуществления самой «светлой мечты всего прогрессивного человечества».

Идеологов компартии не смущал тот вопиющий факт, что они, по сути, строят новое первобытное общество, а это есть огромный минус в глазах представителей высокой западной цивилизации. Более того, именно первобытнообщинный строй марксисты-ленинисты считали идеальным Золотым веком, – видимо, по той причине, что ни у кого в те архаические времена ничего, кроме шкур, не было, и потому никто никому не мог завидовать, даже если бы очень захотел. Но я бы не сказала, что при этом никто ничего не хотел! Не хотел, – не делал бы. И тогда бы не случилось здесь общественно-технического прогресса, на последнем витке которого возникла столь ненавистная Лениным и К* буржуазия.

Коллективизм есть дань первобытнообщинной моде, со всеми сопровождающими эту моду обстоятельствами. Но кто сказал, что в «счастливом обществе» непременно должна быть счастливой и личность? Разве только, быть может, на самой заре человечества, когда личностно-субъективное начало человека было еще слабо дифференцировано и почти не отделено от общинного начала. В примитивных популяциях даже называть себя не принято было от первого лица, – только от третьего, по имени, данному человеку его ближайшим социальным окружением. Сейчас себя так называют разве что маленькие дети, которые только учатся говорить.

Утопия есть утопия, – т.е., место «без места», – и с самого начала все утопические замыслы социалистов и коммунистов были обречены на неудачу. Хотя бы только потому, что невозможно остановить процесс душевного развития человечества, которое уже давно перестало жить ритмами и чувствами общины. Невозможно заставить людей регрессировать к безличному мировосприятию, кроме как с помощью психотропных препаратов, но эта сложная научная задача оказалась коммунистам не под силу: чай, не атланты...

В центре мироздания находится Единое Начало, Господь Бог, а в центре индивидуального мироздания находится человеческая личность, и «с другого конца» Вселенную бессмысленно строить. Материализм коммунистических лидеров, безусловно, давал им надежду на возможность детерминировать все гуманитарное пространство по «материальному» раскладу: количественным, а не качественным образом; рационально, а не психологически; извне, а не изнутри; снизу, а не сверху. Однако мудрая русская пословица говорит, что даже рыба гниет с головы. Не социум, а человек является центром и источником бытия, а потому и общество следует организовывать с точки зрения интересов личности, а не безличной и бездушной массы.

Космос – не беспорядочный набор материальных элементов, в котором количество определяет качество. Это – осмысленная свободно-иерархическая структура, где свобода уравновешена необходимостью, а личностное – социальным, и никогда социальное не должно перевешивать личностное, а объективный мир не должен перекрывать дыхание субъективному. Ведь подавление субъективного есть изгнание Господа Бога «из его собственного дома». Такого кощунственного отношения к первоисточнику жизни просто не потерпит живая природа Вселенной.

Первичен живой организм, а не бессмысленное материальное пространство, и первичен Творец Вселенной, а не очередной человекобог в чьем бы то ни было лице, и потому лучшее государственное устройство должно опираться на законы, защищающие интересы конкретных субъектов, а не честь и величие государственного механизма. Ни одно государство не стоит «слезинки ребенка», а ради укрепления своей военно-политической мощи многие государства жертвовали гораздо большим: миллионами человеческих жизней.

Во всех городах Солнца процветают лишь их правители, а народ их громко любит под бодрые патриотические песни и праздничные славословия. По-видимому, практику прославления партии и правительства на официальных демонстрациях идеологи коммуно-социализма усвоили из религиозных книг, где сказано, что ангелы славят Бога. На мой взгляд, Бога нужно не славить: Им нужно жить. Любое прославление образует разрыв между славящим и прославляемым, указывает на огромную пропасть между ними. Быть может, это явление естественно для языческой эпохи, но с появлением христианства людям следовало бы свыкнуться с мыслью о том, что Бог и человек в своих основах суть одно. И лучше бы людям не славословием бесплодным заниматься, а добрыми делами, которые, уже и сами по себе, являются лучшим свидетельством благости Господа, а, стало быть, и лучшим прославлением Его.  

Любая противоестественная экзальтация наводит на мысли о неискренности. Но практика прославления Господа ангельскими существами вполне оправдана и легко объяснима: в отличие от человека, имеющего творческую, а значит, божественную природу, ангелы ближе к благим животным, олицетворяющим гармонию сотворенного мира. Поскольку ангелы не являются создателями, им остается лишь славить своего Творца. Но человек есть деятель, создатель, и ему нужно не славить, а создавать то, что достойно славы. И даже с этой точки зрения понятно, почему граждане тоталитарных государств так ретиво превозносят свое руководство, ведь миссия им отводится исключительно ангельская (в категориях соответствующей религии). Они лишены возможности что-либо решать и что-либо менять в этом лучшем из лучших государственных устройств. Прославление и восхищение есть примеры отношения ангелов к Богу, а животных – к человеку.

Как показывает опыт, в коммуно-социалистических общинах только главные правители, партийные жрецы считаются полноценными людьми, все же остальные – пасущимися на зеленом лугу у колхозного пруда травоядными животными. И здесь мне вспоминается замечательная идея Ф.М. Достоевского о Великом Инквизиторе, который заменил собой Христа, подобно тому как объективное пространство затмевает порой пространство субъективное, узурпируя подлинную власть в этом мире.

Великий Инквизитор Достоевского усматривает в людях ни что иное, как весьма полезных в хозяйстве животных, которых надо накормить, обогреть, защитить от превратностей жизни в мире больших и опасных идей и направить на осуществление его собственных, отнюдь не самых светлых замыслов. И эти милые люди, конечно же, глубоко благодарны своему «благодетелю» за снятие с них полноты ответственности и обременительной заботы о дне грядущем. Они так пламенно возносят ему хвалу до небес, что становится просто непонятно, зачем здесь вообще был нужен Христос, если все и так замечательно устроилось.

Теоретики марксистско-ленинской школы иногда любят сравнивать коммунизм с христианством, считая его улучшенным и безукоризненным во всех отношениях вариантом христианской доктрины, разве что без веры в высшую справедливость и с верой в благотворное влияние насилия для очищения человеческой природы. Учитывая практику воплощения коммунистических прожектов на деле, следует заметить, что подобное отождествление грешного с праведным является просто редким кощунством. Кощунственней была разве что папская инквизиция, но не о том сейчас речь.

Наиболее важное идейное отличие христианства от коммунизма заключается в диаметрально противоположных позициях этих двух учений, характеризующих как раз диалектическое соотношение идеи и материи. Представляющее здесь интересы идеи христианство является персоналистическим учением (да-да, это не описка!), а представляющий интересы материи коммунизм – общинно-групповым. Как следствие, и спасение, предлагаемое христианством, исходит от самого человека, добровольно устраняющего свои духовные изъяны, а спасение «по-коммунистически» происходит абсолютно внешним образом: от зла человека освобождает кто-то другой, «старший, мудрый и ответственный». Речь идет о неком «идеальном» социальном устройстве, якобы избавляющем людей даже не от зла, а от причины его возникновения. Жаль только, что не там, где нужно, коммунисты обнаруживают причину зла. Сменив одежду, не поменяешь душу.

Первородным грехом коммунизма считается частная собственность. Именно ее исключали из функциональной сферы своих идеальных государств Томас Мор и Томмазо Кампанелла. Коммунисты считали, что простое отсутствие частной собственности вмиг решает все вопросы. По мнению единомышленников Маркса-Ленина, помимо зависти, других проблем у человека быть не может. Не будет частной собственности, – и люди станут святыми. Только, конечно, не сами по себе, ведь сами по себе они останутся прежними, а просто благодаря тому, что их избавят от ненужных провокаций. Их личная злокозненность останется, но будет тихо тлеть в глубинах их души, не имея возможности проявить себя во всей красе. И будут они себе жить в таком язычески табуированном мире, где очень многого нельзя, о чем-то будут смутно догадываться, но всячески душить в себе любые попытки разобраться во всем самостоятельно.

По-настоящему идеальных государств, конечно, нет и быть не может, поскольку само существование государства есть знак греха и зла, присутствующего в мире повсеместно, и носителем этого зла является ни кто иной, как сам человек. Государство защищает граждан не только от отъявленных преступников, но и от преступных замыслов, роящихся нередко в их собственных головах. Но оно не в силах очистить души своих граждан, освободить их от зла, хотя и может поспособствовать простому притуплению их духовных чувств, – с недружественной помощью тех же нейролептиков.

Система зла присутствует и в социальных утопиях писателей, чьи труды когда-то стали источником вдохновения основателей марксизма-ленинизма. В целях исполнения самой тяжелой и грязной работы в утопических чудо-государствах хитроумные авторы этих фэнтэзи предусмотрели должность рабов. Рабами они предписывали делать преступников, нарушителей премудрых державных законов. А праведным членам общества оставалось только беззаботно пользоваться плодами их труда, игнорируя опасность заражения вездесущим вирусом зла. И совершенно зря, потому как любой человек, живущий в табуированном пространстве, является потенциальным преступником, ибо глаза его наполовину закрыты и он подвержен многочисленным заблуждениям. Да и любой из нас имеет массу проблемных зон и ахиллесовых пят, при первом же удобном случае грозящих неприятностями. А мир есть замкнутая энергетическая система, пронизанная многомерной информацией, которую легко усваивает наше подсознание. Единое информационное пространство какого-либо общества свободно передает от человека к человеку любые смысловые коды, которые нередко оказываются вирусами зла. Незаметно внедряясь в подсознание склонного к подобным хворям человека, они становятся пусковыми механизмами для его возможного грехопадения.

Незнание, а не зависть, является главным источником греха, и чтобы сделать человека счастливым, нужно не лишать его предмета зависти, загоняя болезнь глубоко вовнутрь, а открыть ему глаза и дать возможность видеть истину. Тотальный «контроль, контроль и еще раз контроль» на недолгое время, быть может, и способен уберечь человека от совершения преступления, но рано или поздно «свинья всегда найдет свою лужу». Как вариант – серьезно заболеет. Не говоря уже о том, что само состояние извечной подконтрольности не прибавляет человеку ни духовного, ни, как следствие, физического здоровья. Духовная слепота простых граждан есть верный друг и компаньон властей, руководящих типовыми государствами Инквизитора.

Не самым лучшим вариантом государственного устройства является и демократия, когда она доходит до предельных выражений в виде анархии и вседозволенности. Но упор, по крайней мере, здесь делается на личность, а значит, разум человека остается свободным. И уже не люди приспосабливаются к государству, а государство строится с учетом интересов рядового гражданина. Используя математическую терминологию, можно сказать, что в случае, когда заходит речь о людях, намного предпочтительнее стиль индукции (от единичного к всеобщему), чем стиль дедукции (от всеобщего к единичному). Расчет на массу можно делать только при работе с неживым материалом. А любая живая единица обладает холографической целостностью и содержит в себе весь макрокосм в миниатюре. Лишь опираясь на интересы человека, обществу под силу блюсти интересы целого. И вот такое государство уже никогда не уйдет под воду и не падет под гневными атаками революционного народонаселения.

Общество неоднородно, и в его состав входят как те, кто хочет быть свободным и мыслить в соответствии с законами разума, так и те, кто предпочитает жить гарантированно-обеспеченной жизнью и ни за что не отвечать. Мне могут возразить, – но я предполагаю, что свободными желают быть те, кто умнее, если под умом понимать не столько виртуозное владение искусством оперировать наличной информацией, сколько свойство добывать дополнительную, не известную ранее и действительно новую информацию.

По-видимому, избиратели Великого Инквизитора составляют большинство тех стран, где установлены авторитарно-тоталитарные режимы правления, а избиратели Христа преобладают в странах со свободной демократией. Такой духовный выбор осуществляется еще до воплощения человеческой души на земле: она сама решает, в какой стране (и семье) ей появиться на свет. А некоторые люди уже в своей земной жизни меняют это «пренатальное» решение и перебираются в другие края, где они чувствуют себя намного комфортнее. Так или иначе, но любое державное устройство сохраняется в стране до той поры, пока действительное большинство ее народа искренне поддерживает данный тип правления. Но как только маятник поддержки граждан отклоняется в другую сторону, стабильность социального устоя разрушается и формируется иной державный тип, соответствующий новым нуждам населения.

Популярная идея о том, что от простого человека в государстве ничего не зависит, есть самая возмутительная ложь. И уж конечно, эту мысль поддерживают люди, хорошо устроившиеся в тоталитарных государствах. Они элементарно не готовы к новым жизненным реалиям, не готовы жить в так называемом «обществе всеобщего потребления», – как они привыкли клеймить намного более успешные державные проекты. И должно пройти какое-то время для того, чтобы они нашли в себе силы обратиться к более динамичной, интересной, творческой жизни с осознанием своей полной ответственности за каждый свой шаг.

Демократические социальные структуры имеют свойство постоянно эволюционировать к лучшему устройству. В отличие от тоталитарных структур, которым свойственна тенденция к застою, они никогда не стоят на месте. Считается, что Октябрьская революция в России оказала благотворное влияние исключительно на государства буржуазного типа, до смерти напугав и вынудив их меркантильных управителей прислушиваться к мнению народа. В итоге они заложили в социальной сфере намного больше благотворительных проектов по отношению к своим гражданам, чем объявившие себя призванными осчастливить человечество и ввести его в земной Эдем СССР и его тогдашние сателлиты.

Решать, как жить в своей стране, Господь предоставляет только людям. Для того и существуют выборы и, на худой конец, революции. Захотелось народу «сильной руки», – вот вам, пожалуйста, Октябрьская революция. Не понравилось, – пожалуйста, Перестройка. Снова не понравилось, – выборы, и после них – по новому, как хорошо забытому старому. А кому, все-таки, понравилось – выборы и новая, иного облика и цвета революция.

Вопрос о личности в истории, по-моему, надуман. Будет народ – будет и личность, выражающая его интересы, ибо личность и массы есть духовно сообщающиеся сосуды. «Когда готов ученик, приходит учитель». Когда-то и Христос пришел на землю, поскольку Сам Господь решил, что человечество уже готово к божественному откровению свободы и любви. Не все, но большая его, по-видимому, часть. Так что вряд ли стоит людям прятаться за спину своенравного государства, а нужно учиться управлять им по справедливости. Человек для субботы, в конце концов, или суббота для человека? Кто здесь хозяин, – Господь или славящие Его ангелы? Кто имеет право на принятие решений, – разумный человек или доверчивое животное?

В авестийской культуре считалось, что хварна царя есть хварна Солнца, а хварна жреца есть хварна Луны. Солнце символизирует творческое, животворящее начало, образующее наш огромный мир. А Луна – его отблеск, хранитель его законов и оформитель всех обыденных дел на земле. Царская хварна считается уровнем выше хварны жреца хотя бы только потому, что без солнечного света не было бы света Луны. А значит, у власти должен находиться творческий человек, а не бездарная серая личность с бюрократической душой, тщедушно прикрывающая незаконную власть какой бы то ни было религиозной идеологией. И уж в этом-то случае религия действительно становится опиумом для народа. Опора на идеологию или религию в государстве есть опора на власть жреца и устранение от правления харизматического лидера, царя. Убийство царской семьи в России и воцарение коммунистической теократии – яркий пример известного из теологических трудов грехопадения сияющего ангела по имени Люцифер. Другое дело, что в России к тому времени настолько выродилась эта самая царская власть, – там практически ничего не оставалось, – что вполне закономерно уступила место альтернативному державному устройству.

В откровении Иоанна Богослова враг Господа был назван Зверем, занявшим место подлинных земных правителей. Вместо человека – Зверь, вместо творческого движения вперед – традиционный тоталитарный застой с привычной наркотической «любовью» к Зверю и прославлением его необычайного могущества. «Звериное» число 666 одновременно было названо числом человека, и по этому поводу уже высказалось огромное число богословов, но окончательно решить загадку этого числа, наверное, еще никому не удалось. Согласно Библейской Книге Бытия, на шестой день творения Господь создал теплокровных животных и человека. Под одним и тем же кодом на свет появились высшие животные и люди. Не говорит ли это о том, что символика числа шесть является порталом перехода от животного существования к человеческому и наоборот?

Тоталитаризм есть действительно «животный», или «звериный» тип правления, а демократия (в своем безукоризненном, конечно, виде) – «человеческий». Поскольку называть какое бы то ни было число плохим есть знак дурного тона, то и число 666 не может трактоваться однозначно. Если оно есть число Зверя и число человека, то, наверное, его следует связывать не только со Зверем, но и с Христом, который должен стать на защиту человечества от апокалиптического Зверя. Христос есть Человек, и смена правления Зверя правлением Человека символизирует смену закона «животной» смерти законом «человеческого» бессмертия.

Тяжелый опыт эсхатологического свидетельства Иоанна Богослова не может не печалить всех, кто верит словам апостола. Когда известно, что все наши чаяния и надежды о наилучшем социальном устройстве заранее обречены на неудачу и в конце времен все равно восторжествует царство Зверя, то нелегко воспринимать такое неприветливое будущее. Хорошо масонам, коммунистам и фашистам: они в христианские откровения не верят и предлагают собственный державный рай, который удивительно точно напоминает то самое царство Зверя, в которое они не верят. И, видимо, свою волну они еще поймают. Поэтому не стоит уповать на просветление в «духовном государстве», ведь именно то государство, которое будет названо духовным, и станет государством Зверя. Автор Апокалипсиса даже утверждает, что у Дракона будет свой пророк, – а как же без духовной касты?

И, тем не менее, если человечество приложит все усилия к тому, чтоб отыскать закон достойного правления, то это облегчит победу нашего Спасителя над огнедышащим Драконом в конце земных времен. Богу – Богово, а кесарю – кесарево, и потому от государства не следует требовать излишнего командно-спиритуального рвения. Власть денег не так страшна, когда она не драпируется медоточивой веротворческой идеологией. Слово «теократия» звучит, наверное, так же нелепо, как «сухая вода» или «горячий лед», но определяемая этим словом реальность куда как более опасна. Все эти экзальтирующие последней радостью Атлантиды, Лемурии, города Солнца и другие «идеальные» государственные объекты, как правило, очень плохо кончают. Намного лучше жить в неидеальном государстве, но быть уверенным в своих духовных силах и сохранять свободу воплощать все свои личностные планы в жизнь.

Человек есть творческое существо, чья естественная потребность заключается в постижении космических законов бытия, и выбор человеком в себе самом человека, а не зверя, есть главное условие окончательной победы светлых сил над миром тьмы. Апокалиптическая победа Христа над воинством Антихриста станет лишь мифологическим выражением нашей собственной победы над злом в самих себе, когда животное и человеческое начала вернутся на привычные для них места и прекратят разыгрывать известную Марк-Твеновскую драму о принце и нищем. Этого желает не только человек, но даже, видимо, и Сам Господь, со всем Его бессменным ангельским содружеством.